Книга Рожденный в огне, страница 97 – Розария Мунда

Это место отлично подходило для приватной дуэли.

Осознание этого наполнило меня неожиданным облегчением, а затем, когда подкрались эмоции, и печалью.

Джулия сюр Эринис появилась над северным мостом и спустилась на землю. Когда они сели, Джулия сняла свой шлем. Сегодня, в отличие от предыдущих встреч, на ней была боевая броня. На ее груди был выгравирован вереск Грозового Бича, окруженный тремя драконами триархии. В последний раз я видел такое обмундирование на отце.

– Привет, Лео.

– Привет, Джулия.

Я стал рассматривать ее: волосы, как у Грозовых Бичей, лицо, единственное родное лицо, которое я видел со времен Дворцового дня. Доспехи, которые заставили меня скучать по отцу так, словно я снова и снова терял его. Я помнил, как ее рука лежала в моей в праздник летнего солнцестояния, и мы скорбели о том, что пережили одинаковые ужасы и чувствовали одинаковую боль. Я помнил детство, проведенное в играх, наполненное смехом рядом с ней, и помнил, как потом мы узнали вкус потери.

Я смотрел на нее и понимал, что этого было недостаточно. Потому что Энни была права. Это война, и мне нужно было выбрать сторону. Дворцового дня и кровных уз было недостаточно для того, чтобы заставить меня сделать неправильный выбор. Какими бы ни были претензии родственников ко мне, то, что повелители драконов правили жестоко и убивали людей без разбора, оставалось фактом. Они были ответственны за смерти тысяч людей. Им нельзя было позволять возвращаться.

Муки совести только насторожили меня, когда я смотрел на Джулию. Она была моей родней: она была девочкой, с которой я играл, когда был ребенком; в последние месяцы она была единственной нитью, связывающей меня с миром, который я оставил. Но в это мгновение подчинение племенным инстинктам или галантности было не более чем эгоизмом. Реальность была таковой, что мы с ней стали Первыми Наездниками. Мы стали оружием. И это оружие нужно было уничтожить.

До этого момента я сомневался в том, что я способен был сделать это. Но сейчас я был здесь, смотрел на нее, и я больше не размышлял об этом. Я сделаю это. Это будет непросто: это будет ужасно. Но это не значит, что я не могу этого сделать. Открытым остается только вопрос, как долго это будет продолжаться.

– Джулия, – сказал я. – Я не знаю, как выразиться, но…

– Ты не вернешься, верно?

– Нет.

– Я и не думала, что ты вернешься, – ответила она. – Но я хотела дать тебе последний шанс, на всякий случай.

– Я ценю это.

И хотя я подавлял инстинкты, они все же заставили меня задать неловкий вопрос:

– Кто-то еще придет?…

– Нет, я никому не говорила. Я хотела, чтобы у меня была возможность уладить это самостоятельно.

Тет-а-тет. Без зрителей. С достоинством.

Потому что Джулия, как и я, жестоким способом узнала, насколько ценна достойная смерть.

Я произнес:

– Я тоже пришел один.

– Ну тогда… – продолжила она, снова мягко.

Очевидно, что она поняла смысл моей формулировки так же хорошо, как и я, и она знала, что произойдет дальше.

На мгновение она коснулась шлема пальцами, хотя мы продолжали смотреть друг на друга. А потом она снова убрала с него руку.

– Знаешь, – сказала она. – Нам не обязательно торопиться. Ты не хочешь прогуляться вместе в последний раз, прежде чем мы это сделаем?

В случае кого-то другого, я думаю, это бы показалось мне трусостью или нерешительностью, замаскированной под сердечность. Но в случае Джулии я и так все понимал. И хотя мне казалось, что с каждой минутой, которую мы проводили вместе, мне становилось все тяжелее, я, вопреки всему, желал провести этот последний разговор.

– С радостью, – ответил я.

Мы спешились. Пэллор возмущенно фыркнул, а Эринис потянулась и нетерпеливо встала на дыбы. Они предчувствовали предстоящий бой и жаждали его. Мы проигнорировали их нетерпение, медленно приблизились друг к другу, став между ними.

– Пойдем, – позвала Джулия, и мы вместе обошли пруд.

Я знал, что мы можем обойти его лишь один раз, подсказывали инстинкты; после того как мы это сделаем, мы вернемся к нашим драконам. Она шагала медленно, как и я, как будто думала о том же.

– Ты нашел свое счастье, брат? – спросила она.

Мне было странно, что она смотрела на это так. На мгновение я задумался о том, мог ли я назвать последние несколько лет своей жизни «счастливыми». Это не то слово, которым можно было описать мою жизнь.

А потом я вспомнил кривую улыбку Кора, заразительный смех Криссы и губы Энни на моих, когда она дрожащими пальцами притянула мое лицо к себе.

– У меня есть люди, о которых я забочусь и которые заботятся обо мне в ответ, – ответил я. – Если это то, о чем ты спрашиваешь.

– Я полагаю, да, – отозвалась она. А потом она спросила снова:

– Это из-за них ты отказываешь нам?

Я почувствовал, насколько эта идея сомнительна для нее, и понимал, что она, как и я, не считает личные привязанности основной причиной для выбора стороны.

– Джулия, ты знаешь, что делали наши отцы, не так ли?

Мы остановились. Дым повис над рекой; сквозь него я видел размытые очертания наших драконов, ожидающих нас на другой стороне пруда. Их отражения в неподвижной воде слегка дрожали, когда они двигались.

– Да, – ответила она, – я знаю.

Судя по тому, как она произнесла это, мне не нужно было объяснять ей, что то, что они делали, было неправильным. Каким-то образом, несмотря на то, что ее выгнали из собственного города, несмотря на жестокую изоляцию выживших приверженцев старого режима, несмотря на то, что она никогда не заботилась о детях, которых ее отец оставил сиротами, Джулия и так все понимала. Ее лицо было бледным и печальным.

Я сказал:

– Тогда ты знаешь, почему я сделал такой выбор.

Джулия ответила:

– Мы не должны быть такими, как наши отцы. Наше поколение будет другим. Мы с тобой уже другие.

Мы оба остановились на месте.

Я думал о горожанах, сожженных на Голодном Валуне, безоружных кораблях, уничтоженных в Дворцовый день. Из меня вырвался необдуманный вопрос:

– А ты точно другая, Джулия?

Ее глаза засверкали. Вместо того чтобы ответить, она бросилась ответным обвинением:

– А ты? Твой новый режим уже терпит неудачу. Атанатос не сделал ничего, кроме как заполнил наши города работными домами и уничтожил наши библиотеки.

Мой ответ прозвучал холодно, потому что мне стало понятно, что Джулия злится:

– Он пытается начать с самого начала, а это сложно. И что такое цензура в сравнении с вашими преступлениями? Вы напали на наших рыбаков и торговцев. На гражданских. Они были безоружны.