Книга Большое небо, страница 77 – Кейт Аткинсон

– Другая слиняла, – сообщил Томми вечером, когда Энди прибыл в «Березки» с польками и узнал, что Мария наложила на себя руки.

– Жасмин?

– По барабану. Который час уже ищем – нифига. Давай-ка помогай. И от дохлой надо избавиться.

– От Марии.

У Энди в марине стояла лодочка – ничего такого особенного, тазик с мотором («Лотти»), на котором Энди иногда выходил порыбачить. Томми иногда составлял компанию – всякий раз надевал спасжилет, потому что не умел плавать. Что не красило его как мужчину, на взгляд Энди.

Под покровом темноты они погрузили Марию в «навару» Томми, а потом перетащили в «Лотти» и попыхтели в Северное море. Прилично удалившись от берега, подхватили Марию – Томми за плечи, Энди за ноги, вес воробьиный, – раскачали и бухнули за борт. Под луной она серебристо блеснула гибкой рыбой и исчезла.

Может, стоило привесить к ней что-нибудь тяжелое?

– Она же обратно всплывет, нет? – сказал Энди.

– Да небось, – ответил Томми, – но кого колышет? Очередная тайская шлюха под наркотой. Кому какое дело?

– Она была с Филиппин, не из Таиланда.

И ее звали Мария. Католичка, между прочим. Энди снял распятие с ее шейки, размотав то, что осталось от шарфа, на котором она повесилась. Спрятал в карман. Шарфик был тоненький, но задачу выполнил. Томми распилил его ножом «стэнли», но было поздно. Энди узнал шарф – Мария купила вчера в «Праймарке», в Ньюкасле. Словно целая жизнь с тех пор прошла – для Марии уж точно. Энди распутал обрывки шарфа на оконной решетке – нежно, как и подобает обращаться с реликвиями, – и воссоединил их с тем лоскутом, что уже лежал в кармане.

Когда Мария бултыхнулась в море, Энди бросил распятие следом и про себя вознес молитву. Краткий миг подумывал столкнуть за борт и Томми, но того спасет жилет. Удача – штука такая, ненадежная: наверняка Томми будет тут плескаться, пока не найдут спасатели или случайные рыбаки. Лотти тоже нашла бы, конечно, – ньюфаундленды под это и заточены: грести сильными лапами по волнам, вытаскивать на берег все подряд – людей, лодки. Лотти, впрочем, здесь нет – только Брут, псина Томми, спит в «наваре».

– Хитрый?

– А?

– Ты что-то замечтался. Разворачивайся давай.

Томми терялся в догадках, как девчонкам удалось выпутаться из пластиковых шнуров, которыми они были привязаны к койкам. И почему одна осталась, а другая бежала? – недоумевал Энди. Жасмин проснулась, увидела, что Мария покончила с собой, и убежала поэтому – или Мария покончила с собой, потому что Жасмин ее бросила? Уже, пожалуй, и не узнать.

Видимо, рассуждал Энди, Жасмин оказалась покрепче, хотя по виду и не скажешь. Что она будет делать? Он вспомнил, с какими счастливыми лицами девчонки смотрели «Без указки», как они восторженно визжали в супермаркете. Внезапно накатила яростная тошнота – цепляясь за борт, Энди выблевал нутро в Северное море.

– А я не знал, что у тебя морская болезнь, – сказал Томми.

– Съел, наверное, что-то не то.

И еще Винс!

– Блядь, Томми, это зачем? – спросил Энди, когда Томми изложил, что стряслось в «Березках», пока Энди не было.

Одна девчонка мертва, другая бежала, и тут Стив принимает в их ряды Винса Айвса. Полиция подозревает Винса в убийстве жены, Стив совсем уже? Винс привлечет к ним нежелательное внимание со всех сторон.

– Да ладно тебе, Винс не убивал Венди. Его на такое не хватит.

– А на это – хватит? – спросил Энди, когда они переваливали Марию за борт.

– Ну, я тоже не писаю кипятком, оттого что нас стало четверо, но если Винс теперь будет помалкивать… И Стив за него ручается.

– А, тогда, конечно, все путем, – саркастически заметил Энди. – Раз Стив ручается.

Только вылезли из лодки, позвонил Стив.

– Стив. Как дела?

– Энди, как у тебя? – (Ответа Стив никогда не дожидался.) – Я думаю, с учетом обстоятельств, девчонок лучше срочно вывозить – передислоцируемся в Миддлсбро. Сворачиваем операцию в «Березках».

Он так выражается – можно подумать, в армии служил. Можно подумать, он тут капитан, а они пехотинцы сраные.

Энди вообразил, как освобождает девушек – распахивает дверь, размыкает цепи рабства, а потом смотрит, как девушки бегут по цветущему лугу, точно дикие лошади.

– Энди, ты слушаешь?

– Да, Стив, извини. Первым же делом начнем погрузку.

– Ты как? – спросил Соня. – Ты вечером пропустил представление.

– Баркли сердился? – спросил Гарри.

– Нет, мась, не сердился. Он не может сердиться, он вообще ничего не может – он мертвый.

– Мертвый?

– Как птица додо.

– Так, – сказал Гарри, пытаясь переварить эти нежданные известия.

– Извини, что в лоб. Обширный инфаркт. Даже до больницы не доехал.

Новость потрясла Гарри, но не особо удивила. В конце концов, нельзя сказать, что Баркли был как огурчик, хотя все равно…

– Может, мне прибраться слегка в гримерной? – спросил Гарри, решительно не понимая, как действовать. Но когда люди умирают, другие люди поступают так, правильно? Слегка прибираются.

Помнится, когда погибла мать Гарри, ее сестра, с которой они почти никогда и не виделись, приехала разбирать материны вещи. Гарри хотел помочь тетке, но нестерпимо было смотреть, как на кровати растет гора материной одежды, как тетка бездушно роется в шкатулке с драгоценностями. («Ты посмотри на эти браслеты. Вкуса у нее особо не было, согласись?»)

Как-то все решили, что материны вещи Гарри не нужны. Может, у него поэтому так мало воспоминаний. К чужой истории нас привязывают вещи. Заколка, туфля. Такой как бы талисман. (Слово, которое он выучил недавно, пост-Рискинфилд.) Сейчас до Гарри дошло, что тогда он видел сестру матери в последний раз. «Они не дружили», – сказал отец. А вдруг так будут говорить про Гарри и Каррину, когда они вырастут? Лучше бы нет. В мире Гарри было так мало людей, что он намеревался держать их всех как можно ближе. «Мир Гарри». Это что будет за аттракцион? Никаких вампиров, конечно, и пиратов тоже не надо – только куча книг, и пицца, и телик. А что еще? Кристал и Каррина. А мать? Долг велит воскресить ее в своем «Мире». А вдруг она тогда будет зомби? И как она поладит с Кристал? Гарри сообразил, что забыл посчитать отца. Как отец справится с двумя женами? И еще, конечно, есть Кулема – придется, видимо, выбирать между ней и Брутом. Et tu, Brute ^[126], подумал Гарри. Он играл Порцию, жену Брута, у мисс Рискинфилд во «внегендерной» постановке «Юлия Цезаря». Эмили с наслаждением играла Цезаря. В душе она диктатор. Того и гляди без мыла влезет в его фантазийный «Мир». Гарри вполне сознавал, что рассудок у него потихоньку расшатывается.