Онлайн книга «Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе»
– Пойдем, – Артемий Иванович обнял Курашкина за плечи. – Лексей, ты где? Тут же из-под его руки возник Захаров с балалайкой. – Я про тебя, Лексей, одну штуку знаю, – сказал ему Владимиров. – С какой стороны не посмотри – все то же самое. Хочешь, скажу? Слушай: Леша на полке клопа нашел. Надо было это на Гоулстон-стрит написать. – Ты мени, Артемый, кажи, кем тоби мыстер Тамулти приходытся? – спросил Курашкин. – Ты не смийся, не смийся, бо мыстер Тамулти, кажуть, та е истынный Рыпер. Артемий Иванович загоготал, хлопая его по спине. – Тамулти – Потрошитель?! Ну ты даешь, Тараска! Да разве он Потрошитель! Потрошитель – это наш Николай, он всех и зарезал сам, и выпотрошил. Коля, подойди сюда, познакомься. – Неужто ты, Мыкола, жинок потрошышь? Да то ж кышкы можна порваты зо смиху! Легран походил около рыжего сыщика, лежавшего лицом в грязи, и попытался ногой перевернуть его бесчувственную тушу на спину. – Эй, кто-нибудь, возьмите Батчелора, – повелительно сказал Владимиров, обращаясь к анархистам. – Нет-нет, ее не надо, только вот этого, что рядом лежит. Окончательно рассвело, и под веселые звуки гармошки все отправились по Уайтчепл-роуд искать Фаберовского. Буйная толпа шествовала через весь Уайтчепл, и не только простые обыватели, спешившие в этот час на работу, но даже полицейские патрули, даже ломовики, везшие овощи на Спитлфилдзский рынок, сторонились и прижимались к стенам домов. Их обогнал голубой вагон конки, шедший из Стратфорда. В половине седьмого компания подошла к Олдгейту. Фаберовский снова сидел на козлах, поеживаясь, но не от сырости и утреннего холода, а от вида пьяной компании с гармошкой и балалайкой. Во главе шел Артемий Иванович и во все горло распевал куплеты собственного сочинения. Васильев плелся сзади. Не выдержав этого зрелища, поляк соскочил с козел и бросился им навстречу. Он схватил визжавшую Шапиро и бросил на пол в карету. Легран, как самый маленький и легкий, полетел следом. Батчелор, и в трезвом-то виде боявшийся Фаберовского, как огня, вскочил сам. Зато с Артемием Ивановичем оказалось сложнее. Как только поляк схватил его за рукав, Захаров с размаху огрел Фаберовского по голове балалайкой. Балалайка сломалась, с носа поляка слетели очки, и он, покачнувшись, выпустил коллегу. – Куды ты их везеш, опрычник! – кричал Курашкин, прыгая вокруг поляка и прижимая гармошку к себе. – Видийды до бису! – Мы тебе так просто не дадимся! – вдохновленный поддержкой, орал Владимиров. – Вот мы тебя сейчас! – Адлер и Козебродский, стоя в стороне, пытались повалить фонарный столб. Гиллеман с Дымшицем, стоя неподалеку от поляка, дружно голосили: – Полиция, полиция! Безногого бьют! Им истерично вторила пьяная Мандельбойн, безнадежно влюбившаяся в эту ночь в славного русского героя, пожертвовавшего своими нижними конечностями ради высшей любви. Словно дрессировщик на арене с тиграми, Фаберовский щелкнул кнутом. Курашкин и Захаров попятились назад. Все остальные социалисты остановились. Васильев от греха подальше юркнул в экипаж. Ирландцы тоже благоразумно забрались внутрь. Слегка протрезвевший Батчелор выбрался из экипажа, поднял с мостовой очки в золотой оправе и почтительно встал рядом с распахнутой дверцей. И только разошедшийся Владимиров не желал угомониться: – Да я тебя! Да я Пёрду Иванычу тебя сдам! Фаберовский бросился вперед, выдержал от Артемия Ивановича страшный удар в глаз, и обхватив Владимирова руками, поволок к экипажу. Курашкин тоже вцепился в Артемия Ивановича и волочился следом. Батчелор помог втащить Владимирова, дверь захлопнулась и, едва Фаберовский взобрался на козлы и надел очки, упряжка рванула вперед, унося горе-убийц с места их позорища. * * * Когда Шапиро очнулась от тяжелого похмельного сна, серый утренний свет озарял гостиную дома на Эбби-роуд. Лежа на полу и медленно поворачивая голову, она обозрела ряд безжизненных тел, уложенных перед камином. С трудом, опираясь на локоть, женщина приподнялась. Заметив это движение, Фаберовский, дремавший в кресле-качалке, встрепенулся и встал, отбросив в сторону плед. Один глаз его заплыл и поляк вынужден был повязать черный платок, который придавал ему сходство с пиратом. Не хватало лишь деревянной ноги, но ее с успехом заменила затекшая левая. – Умывальник в туалетной комнате, – сказал он ледяным голосом. – Я вчера очень себя неприлично вела? – просипела Шапиро, встала и, задрав юбку, стала подтягивать чулки. – Как последняя ***** – сквозь зубы процедил Фаберовский. Припадая на левую ногу, он подошел к столу и смахнул все стоявшее там на пол, оставив один сифон для газированной воды. Шапиро юркнула в коридор, испуганно оглядываясь на повязанное наискось лицо поляка. – Погоди! – окликнул ее Фаберовский. – Ты можешь сказать мне, кто лежит обок нашего русского борова? Она вернулась в гостиную, взглянула на Владимирова и увидела скрюченную фигуру Курашкина, мертвой хваткой вцепившегося в Артемия Ивановича. – Я не знаю, – сама удивилась Шапиро. – Он был с нами в трактире и играл на гармошке. – Добже, иди, я сам с ним разберусь. Взяв сифон, поляк подошел к Владимирову и пустил ему в лицо струю газированной воды. Артемий Иванович подскочил, как пробка из шампанского. – Это я побеспокоил пана, – Фаберовский отставил сифон в сторону. – Какой нынче час? – Десятый пошел. – Уж мы вчера погуляли, душу потешили, – сладко потянулся Владимиров. – Мне тоже хочется душу отвести, – сказал поляк. – Ну так отведите, – милостиво позволил Владимиров, не уловив в его голосе угрозы. – А что это у вас на глазу? – А вот что! Поляк со всего плеча ударил его в челюсть и Артемий Иванович со стоном повалился обратно на пол. – Что вы делаете! А если вы ему челюсть свихнули?! – накинулась на Фаберовского Розмари, появившаяся в дверях. – Ничего страшного, – поляк подул на разбитые в кровь костяшки. – Даже, если я свернул ему челюсть, ее надо оттянуть и вставить на место. – Если бы вы знали, как я испугалась, когда утром увидела вас в кресле с синяком под глазом и всех этих людей, лежащих перед вами на полу! – Не волнуйся, Рози, – сказал девушке поляк. – Просто у нас была дружеская вечеринка. – Вот пошалуюсь Пёрду Ивановитшу, што вы мне селюсть швернули! – прошипел Артемий Иванович. – Кто то есть?! – заорал на него поляк, в бешенстве пнув спящего Курашкина. Тот дернулся и пробормотал, так и не проснувшись: – Полундра! Сам лечу! – Да это ше Курашкин! – вдохновился Владимиров. – Я его сейчас убивать буду! |