Онлайн книга «Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе»
– Но сэр, он действительно сапожник и действительно всегда носит кожаный фартук. Его зовут Джек Пайзер, или Пицер, как произносят его имя евреи. Еще его отец, польский еврей, жил в доме 22 по Малберри-стрит, а после его смерти мать Пайзера вела там хозяйство. Он до сих пор проживает там. – Откуда ты знаешь Пайзера? Почем мне знать, может ты из злости хочешь сделать на него навет? – Нет, нет, что вы, сэр! – Пайзер, Пайзер… А, вспомнил! Уж не из-за тебя ли в прошлом году Пайзер отработал шесть месяцев на каторжных работах? – спросил Энрайт. Под голодным взглядом инспектора посетитель съежился и забормотал под нос в надежде, что его не расслышат: – Мы начинали с ним вместе работать и были подмастерьями у одного башмачника. Затем Джек ушел, чтобы начать собственное дело, а я стал работать в потогонной сапожной мастерской на Морган-стрит в приходе Св. Георгия, где доводил обувь. Летом прошлого года Джек шел мимо мастерской. Он просунул голову через открытое окно и сказал: «Неудивительно, что я не могу получить никакой работы, когда всю ее забрали вы». Мне велели выставить его прочь, но когда я приблизился, Пайзер ударил меня сапожным ножом в руку. За это его и приговорили к шести месяцам каторжных работ. Человечек умолк и спрятал лицо за картузом. – Теперь понятно, почему ты решил, что это Пайзер совершил убийство на Бакс-роу. Проваливай отсюда! – Нет-нет, сэр! Я не держу на него зла. Но в начале августа Джека опять судили. Темзенский суд обвинил его в непристойном оскорблении и угрозе физическим насилием. В голосе опытного сутяги зазвучало удовольствие от весомости произносимых им слов. – Он сцепился с одной бабенкой по соседству, потому что она обещала отдать ему на ремонт свои туфли, но не сделала этого. Он никогда не пойдет драться в открытую, но он очень нервный, особенно из-за отсутствия работы, и потому может напакостить исподтишка, особенно женщине, если она не может дать сдачи. Он все время носит кожаный фартук, но у него уже давно нет постоянной работы, поэтому он мог совсем потерять голову. Его все приятели за это зовут Кожаным Фартуком! – Давай-давай, проваливай! – махнул рукой инспектор и сержант Энрайт вытолкал человечка вон. Когда дверь закрылась, Хелсон положил перед собой черновик и написал ниже вилки с ножом: «Следствие обнаружило факт, что человек по имени Джек Пайзер, он же Кожаный Фартук, имел обыкновение в течении некоторого значительного промежутка времени плохо обращаться с проститутками в этой и других частях столицы. Был произведен и продолжается тщательный поиск этого человека, поскольку его передвижения могли бы объяснить ночь, о которой идет речь, хотя в настоящее время не имеется каких-либо улик против него». После этого инспектор опять открыл ящик стола и скрип пера сменился громким чавканьем. * * * Отсутствие денег на посещение в новой гостинице блестящего и дорогого ресторана подействовало на Артемия Ивановича угнетающе и уже на следующий день после переезда он явился к Фаберовскому в надежде развеять нахлынувшую тоску за стаканчиком хорошего вина. – У нас намечаются небольшие осложнения, – сказал ему Фаберовский, откладывая в сторону «Стар» и направляясь вместе с Владимировым наверх в кабинет к винному погребку. – Сегодня «Стар» опубликовала большой материал о Кожаном Фартуке. Репортер опросил в каком-то трактире за три часа полсотни проституток, которые сообщили ему якобы одно и то же. Кожаный Фартук – невысокий, коренастый человек лет сорока, с черными волосами, черными усами и страшно толстой шеей, который носит плотно натянутую кепку и кожаный фартук. Он также носит острый нож и угрожает: «Я выпотрошу тебя!». Его движения бесшумны и зловещи, глаза сверкают, а улыбка отталкивающая. – Ну и что? – А то, что письмо пана в полицию от имени русских нигилистов никто даже не прочитал, – Фаберовский достал из винного погребка бутылку коньяка, – а всякую ерунду газеты с удовольствием подняли на щит. Репортер даже разыскал ночлежку, которую якобы держит Кожаный Фартук. – Да не забивайте вы голову всякой чушью! – сказал Артемий Иванович. – Нас-то, во всяком случае, полиция не поймает. Открывайте быстрее. На этот раз напишем письмо не в полицию, а в прессу… Поляк согласился с ним и они уселись за стол. Но обещавший быть приятным и душевным вечер испортила в самом начале Розмари, объявившая о приезде доктора Смита. – Ведите его сюда. Фаберовский налил коньяк в две рюмки и пояснил в ответ на недоуменный взгляд Артемия Ивановича: – Третью не достаю, он у нас не задержится. Владимиров потер руки в предвкушении скандала. Доктор Смит энергично вошел в кабинет, бросил пальто на спинку кресла, мельком взглянул на Артемия Ивановича и сказал: – Мне кажется, что нам с вами стоит ко взаимному удовлетворению разрешить наши дела, мистер Фейберовский. Сегодня Смит был решителен и уверен в себе. – О чем вы говорите, доктор? – Фаберовский пригубил коньяк. – Нет-нет, я не буду разговаривать с вами наедине. Считайте, что мистера Гурина тут просто нет, для того что он ни слова не разумеет по-английски. – Я отправил по вашей просьбе совершенно здорового человека в отпуск, чем явно способствовал планам кампании против полиции. Огромный кадык доктора заходил на тощей шее. – А что, он не хотел ехать и сопротивлялся? – поляк перехватил взгляд доктора на бутылку и демонстративно налил себе и Артемию Ивановичу. – Если вы совершили ошибку и неправильно поставили диагноз, то причем тут я? Ваши заявления по этому поводу выглядят странно. Я не имею никакого отношения до полиции и политики. Вам никто не поверит и вы ничего не можете доказать, только навредите себе еще больше. Могу вам сказать в утешение, что своим медицинским заключением вы просто спасли своего пациента от неминуемого позора. Полицию поливают грязью все, кому только не лень, а доктор Андерсон сидит в лечебной грязи, лечит нервы и в ус не дует. То редкий случай, когда вы на самом деле спасли кого-то из своих пациентов. – И все-таки продайте мне эти документы! – Какие документы? Нету у меня ничего! – Я отниму их у вас! Мне тогда будет нечего терять и я буду способен на все. Вы можете использовать ваши документы для шантажа, но если вы их используете, я уже не остановлюсь ни перед чем! – Это, конечно, пугает. Страшно даже подумать, скольких вы отправили на тот свет с помощью ланцета. Ваша врачебная репутация сама по себе может служить предметом шантажа, даже без всех ваших грязных делишек. Да и для чего вас так беспокоят те документы, если вы уверены, что я не смогу их использовать? В чужие руки они не попадут, можете быть уверены, лежат себе спокойно в надежном месте, может быть, даже и не тут, а в подвале какого-нибудь банка… можете надеяться, что когда-нибудь их там съедят крысы. – Да вы понимаете, я просто убью вас! А то вы можете получить деньги! |