Книга Дикие, страница 17 – Рори Пауэр

— Это к делу не относится.

Уэлч фыркает.

— К делу относится всё. После истерики, которую она закатила, когда тебя взяли в лодочную смену, вы двое в центре внимания. — Она подается ближе. — Девочки наблюдают за вами, Гетти. Я не знаю, почему вы сцепились, но я хочу, чтобы ты положила этому конец. Помиритесь. Делай что хочешь, Гетти, но верни всё как было. В норму.

— Это же Риз. Для Риз такое поведение и есть норма.

— Это не просьба, — резко говорит Уэлч. Ее челюсть сжата, глаза сверкают.

— Я поняла. — Я примирительно поднимаю руки. — Ладно, я с ней поговорю.

— Не рассказывай ей ничего, что ей не следует знать.

Я и в обычной ситуации почти ничего ей не рассказываю.

— Не буду.

Уэлч улыбается — если это можно назвать улыбкой — и кладет руку мне на плечо.

— Спасибо. Хорошо бы сделать это сегодня.

Она успевает отойти на несколько шагов, когда я не выдерживаю.

— Вас это не напрягает? Всем врать?

Секунду она медлит с ответом, потом поворачивается. Я вижу по ее лицу, как ей хочется поступить правильно, сказать все как есть, без скидки на возраст.

— Напрягает. — Она пожимает плечами. — И что?

Неужели это ничего не значит? — хочется выкрикнуть мне. Неужели это не имеет значения?

— Ничего.

Она кивает.

— Сегодня, Гетти.

Когда я возвращаюсь к Байетт, я понимаю, что она за нами наблюдала. Ее ногти обкусаны, а на лбу залегла складка.

— Мне нужно поговорить с Риз, — сообщаю я. — Найди нас через пять минут на случай, если она снова попытается меня убить.

— Она просто слегка тебя придушила, — говорит Байетт, но кивает и, когда я прохожу мимо, цепляется пальцами за петли на моих джинсах. — Поосторожнее, ладно?

Я улыбаюсь. Я всегда осторожна с Риз, несмотря на то что она со мной не церемонится.

— Само собой.

Когда отец Риз был здесь, с ней было проще. Едва на острове объявили карантин, мистера Харкера перевели на территорию школы и поселили в учительском крыле, и мы все делали вид, что это вовсе не самое странное из происходящего — что в одном здании с нами живет мужчина.

Он пробыл в школе примерно месяц. В то время мы запоминали такие вещи, но это было так давно, что почти стерлось из памяти. Остались только обрывочные воспоминания. Вот Риз с отцом завтракают в столовой, еще до того как мы пустили на дрова мебель. Вот Риз с отцом монтируют генератор во дворе. Вот они стоят на крыльце и рассматривают созвездия, и Риз смеется так, как никогда не смеялась со мной и Байетт.

Помню я и другое. Как он начал меняться — сперва медленно, из симптомов только беспокойные руки, желание рвать и царапать. Это была токс, хотя в тот момент мы еще не дали ей названия. Мы знали только, что недавно с мистером Харкером было безопасно, а теперь — нет. Недавно он был самим собой, а теперь его тошнит комковатой, как земля, черной слизью и он смотрит на нас пустыми глазами.

Риз игнорировала эти перемены, делала вид, что все идет своим чередом, поскандалила с Байетт — а на следующий день мистер Харкер пропал. Он оставил записку в куртке Риз, пока та спала, написал, что должен уйти. Что так будет безопаснее для всех.

Я помню, как она, проснувшись, побежала к забору; как разодрала ладони в клочья, царапая прутья, пытаясь вылезти на ту сторону. Но Тейлор держала ее, а мы с Байетт смотрели, как Риз рассыпается на куски. Когда она пришла в себя, какая-то часть ее так и не вернулась.

Я никогда не испытывала ничего подобного. У меня были долгие прощания в аэропорту и охота за новостями — но мой отец всегда возвращался.

Я нахожу Риз в роще черных сосен у воды, на том же месте, где нас впервые застала токс. Она сидит, дрожа и кутаясь в тонкую куртку, на той же низкой ветви того же дерева, и единственное, что отличает этот день от того, — это блеск ее серебряной руки.

Я медленно приближаюсь спереди, чтобы она меня заметила, — так надежнее. За два дня, что мы не виделись, круги у нее под глазами стали темнее. Она выглядит голодной. И замерзшей. Но она никогда не нуждалась в нас. Это мы нуждались в ней.

— Привет, — начинаю я.

Она не смотрит на меня, и я прикусываю губу, чтобы не ляпнуть что-нибудь лишнее. Помни, что сказала Уэлч, говорю я себе. Помни, что это важно.

— Насчет лодочной смены. — Я прислоняюсь к стволу дерева на почтительном расстоянии от нее. — Я не знала, что выберут меня. Я думала, это будешь ты.

— Я тоже, — скрипит она, как будто это ей чуть не раздавили горло. Мне хочется кричать, хочется вырвать из нее извинение. Но тут она поднимает голову и хмуро смотрит на меня. — Как ты?

Уже что-то. Возможно, лучшее, на что я могу рассчитывать.

— Нормально. Правда нормально.

— Точно? — Она выдавливает из себя улыбку. — Потому что выглядишь ты отвратно. Как… Ну, как Бет из «Маленьких женщин».

— О нет, — говорю я безучастно. — Ты думаешь, я заболела?

— В Ракстере? — Она вскидывает брови, и на ее лице отпечатывается притворное удивление. — Нет, никогда.

Мы замолкаем — думаю, в одинаковом потрясении от того, что сумели худо-бедно пошутить. Нам срочно нужна Байетт, пока мы всё не испортили.

Я выворачиваю шею, всматриваясь в деревья, а когда снова поворачиваюсь, Риз болтает ногами. Можно подумать, что она смущена. Но Риз невозможно смутить. Даже когда она призналась мне в своей ориентации, это воспринималось как выпад. «Лесбиянка», — сказала она, и в воздухе тогда повисло непроизнесенное «И что ты мне сделаешь?».

— Ты вчера ходила в лес с лодочной сменой, — говорит она. И ждет.

— Да.

— И как там?

— По-другому. — Трудно выдавить из себя даже слово.

— В смысле?

— Ну… — Помни о Уэлч, помни о своих обязанностях. Все хорошо. — Деревьев стало больше, — говорю я как дура.

— Слушай, Гетти, я должна знать. Должна. Ты его видела? Моего папу? Мой дом? Хоть что-нибудь?

Я качаю головой.

— Прости, Риз. — Она отворачивается, но я успеваю заметить, как она смаргивает слезы. Я неловко прокашливаюсь, мечтая провалиться сквозь землю. — Где, интересно, Байетт? Она собиралась нас найти.

Риз не отвечает, и я направляюсь к школе, но не успеваю пройти и нескольких ярдов, как ко мне, задыхаясь от бега, подскакивает Кэт. Я стараюсь не смотреть на кровоточащие волдыри, рассыпанные у нее вдоль линии роста волос.

— Гетти, — выдыхает она. — Тебе надо в школу.

Меня сковывает ужас. Я с трудом сглатываю.

— Зачем?