Онлайн книга «Белый, красный, черный, серый»
|
Только не оборачивайся, не оборачивайся, забудь, забудь, забудь. И когда на мгновение забываю – он подходит, рядом садится в траву, локоть на колено, в зубах стебелек. – Айда к реке. Я молчу. – Давай. Отмоем всю эту красоту с твоего лица. – А тебе-то что? – говорю. – Хочу увидеть тебя еще раз. Может быть, в последний раз. И ладонью провел по своей бритой макушке. Как наждаком по сердцу. И – все… Все. – Когда? – спрашиваю тихо. – В любой момент. Хоть завтра. – И куда? – Не знаю, мне все равно, где чертей валить, – он прицелился пальцем в костер, – пыщ, пыщ! – и засмеялся. – Но ты ведь вернешься? – Хаз йо! К тому времени ты обо мне забудешь! Я знала: никогда, никогда его не забуду, – и он это знал, в его дразнящем тоне было столько беспечной самоуверенности, что я назло согласилась: – Да. Его лицо обиженно вытянулось: – Ну, тогда и я о тебе. – Ну, и прекрасно, – сказала я. Он выплюнул травинку: – Переживать не буду. – О чем? – Ни о чем. – И я. – Что – ты? – Так же, как и ты. Он поднял бровь и, подумав, усмехнулся: – Ты что, на меня злишься? – Я? С чего бы это? – Вот и мне интересно, с чего бы. – Спроси у своей Оленьки. – Она не моя. – Как грустно, – ехидно сказала я. Тимур засмеялся: – Стой. Ты что, ревнуешь? – Вот еще. Ни капельки. – Ты ревнуешь! Я отворачиваюсь, он заглядывает мне в лицо, щурится в ласковой улыбке, шепчет: – Я дурак, да? Ну, хочешь, побей меня? У костра травят байки, жарят хлеб и орехи – сквозь едкий дым разносятся волшебные ароматы. – А то был случай, – рассказывает кто-то, вертя прутиком в углях и разгоняя искры. – Купила баба у цыганки помаду на черном рынке. Мазалась ей каждый день, мазалась, вымазала всю – а на дне записка: «у тебя рак!». Девчонки ахнули. – Ерунда, – говорит какая-то скептически. – Этой байке сто лет в обед. А вот реальный случай: на двенадцатом автобусе ехал солдатик – и вдруг упал. Замертво. Что такое, почему? Паника! И только одна старушка заметила, как из автобуса на той остановке вышел иностранный человек с зонтиком. – А зонтик был ядовитый?! – закричали проницательно со всех сторон. – Так что? Да или нет? – шепчет Тимур близко-близко. – Скажи да. Ну! Смотри, какая ночь! Какое небо! Что там твоя тучка-запятая. Сердце заколотилось. Моя тучка-запятая… – Ты ее помнишь? – А то! И никогда не забуду… – он накрывает ладонью мою руку. – Ну, что? Да? Да? Я поднимаю глаза, гляжу на него и не могу наглядеться. Он подмигивает, щелкая языком. – Эй, кохры! – свистит. – Хватит жрать! Айда к реке! Многие только этого и ждут – все пиво выпито, все пляски сплясаны, все сказки сказаны. От костра десятиклассников доносятся голоса: – Купаться! Купаться! Кто идет купаться? Наши тоже приходят в движение, обсуждают, спорят: кому идти, кому остаться дежурить у костра, или нафиг его, этот костер, залить и пойти всем скопом. Только Юрочка Базлаев сидит, словно каменный, зло глядя в огонь – ноги крест-накрест, локти в колени упер, плечи ссутулены, длинные волосы свисают по краям лица, а по лицу ходят мрачные багряные отсветы. – До Троицы купаться нельзя, – вдруг заявляет он громко, не меняя позы. – Кто сказал? – Я сказал. Мы никуда не идем. – Да ну! Ты чего! – кричат ему, ноют. – Это ж только в русалью неделю нельзя! Всегда на Николу купаются, это ж Травный день, водосвятие! – Мы все остаемся здесь. А ты, – кивает он Тимуру, – вали к своим. Тимур удивленно хмыкнул. – Ладно, – и ко мне повернулся. – Пойдем? – Дерюгина, сидеть! – рявкнул Юрочка менторским тоном. А я и так сижу, даже шелохнуться не успела… Но тут уж назло ему захотелось встать и уйти. В толпе притихли, недоуменно посмеиваются: что такое? – Это твой батяня? – спрашивает меня Тимур, а сам на Юрочку весело косит. – Грозный какой. – Грозный, как жук навозный, – вырвалось у меня. – Девица, уста свои прихлопни, – важно и холодно цедит Юрочка. – А то что? – говорю. – Нет у тебя надо мной управы. – Будет. На всех найдем управу. Тимур не выдержал, рассмеялся: – Да чо ты пылишь? Что тебе не так, хобяка ты долговязая? – Мне что не так? Мне все так, – сказал Юрочка, сосредоточено ломая в пальцах веточки хвороста. – А вот тебе сейчас будет не так. Пауза. Тимур, прищурив глаз, насмешливо прочистил ухо мизинцем: – Комар пищит – в ушах трещит. – Ты оглох? – Юрочка встал и шагнул через костер. – Так по губам читай. Вали отсюда. Иди своих девок портить, а наших не замай. Тимур изумленно огляделся. – Я кого-то испортил? – развел он руками. – У вас по этой части свои мастера имеются. Теперь уже встал Воропай – горбато, держась за плеть в сапоге. И, как чертик на пружинке, тут же вскочил Цыганок, азартно и жадно озираясь. – Эй, ребзя, не бурси, – благодушно сказал Тимур. – Или зубам во рту тесно? – Пересчитаем? – хмуро предложил Воропай. Тимур вздохнул, поднялся – весь расслабленный, ленивый, – и сразу стало видно, насколько он крупнее и взрослее каждого из них. – Ладно, – говорит. – Вы все вместе хотите или по очереди? Они немного растерялись: вроде бы что так, что сяк – а как-то все неравно выходит. Заминка. Стоят, пыхтят, переглядываются, в уме считают. И тут как раз зашумели другие голоса – десятый класс потянулся мимо нас к речке. – Эй, Тимоха! – зовут. – Верясов! Где ты там? Идешь, нет? – Сейчас! – откликнулся Тимур и солнечно улыбнулся Базлаеву, Воропаю и Цыганку: мол, или, может, мне их сюда подозвать? А? Как вам такой математический расклад для уравнения? Юрочка вяло говорит своим: – Связываться еще с ним, больно надо. К тому же он теперь армии принадлежит. Мы же не будем портить государственное имущество? Да, пацаны? |