Онлайн книга «Оружие для Слепого»
Глебу хотелось спросить, как выглядит он сам и к какой категории мужчин она отнесет его. Но, судя по тому, как мило эта женщина с ним разговаривала, Сиверова она отнесла к мужчинам положительным. – От него не перегаром, а одеколоном хорошим пахло, я даже не знаю, каким. В наши времена таких не было, – Баратынская говорила так, словно бы ее и Павла Павловича времена уже иссякли, сойдя на нет. Понемногу картина начала проясняться. Ниточка оказалась не настолько гнилой, как показалось генералу Потапчуку. – А вы могли бы узнать этого мужчину, покажи я его фотографию? – Без сомнения. Непременно. Я даже видела его и улыбающимся, и с гримасой боли на лице. Глеб пожалел, что не обладает талантом художника. Ведь можно было бы сейчас со слов разговорчивой, словоохотливой Софьи Сигизмундовны нарисовать портрет, а это было бы уже кое-что, от чего можно было бы плясать, особенно зная о болезни подозреваемого. – А еще какие-нибудь приметы были – шрамы, родинки, татуировка? Может, на руке не хватало пальцев, может, перстень какой-нибудь или браслет? Софья Сигизмундовна напряглась, прикрыла глаза, ее губы шевелились. Помолчав с минуту, она убежденно произнесла: – Как сейчас его перед собой вижу. Жаль, вы в мозг мой заглянуть не можете и сфотографировать. Никаких особых примет: нос нормальный, губы нормальные, все при нем. Цвет лица не очень хороший, какой-то бледный, землистый. Но это, скорее всего, связано с язвой. И мешки под глазами, но не такие, как у пьяни, а как у не очень здорового человека. Хотя, с другой стороны, я вот думаю, вроде мужчина молодой, крепкий, и как это его угораздило язву заработать? Наверное, не женат, питается нерегулярно, ест что-нибудь соленое, острое, и нервы… Все болезни от нервов. Вот и у меня печень пошаливает, как только с Павлом Павловичем повздорю, голова болит, только таблетками и спасаюсь. – Понятно, – разговор опять вернулся к таблеткам. Глеб словно бы чувствовал, что это единственная конкретная деталь, которая к чему-то может привести. – Софья Сигизмундовна, так вы говорите, «Де-Нол»? – Ну да, конечно. Я же не могла ошибиться, я же видела коробочку, видела, как он вытряхивал последние таблетки… – Ас чего вы взяли, что они последние? – Как это с чего взяла? Больше в бутылочке ничего не было. Не стал бы он ее с таблетками выбрасывать. – Как выбрасывать? – Глеб насторожился, словно рыболов, увидевший, как поплавок на водной глади дрогнул, медленно пополз в сторону и вот-вот утонет… – Он ее в мусорное ведро выбросил. Глеб тут же посчитал – все это было позавчера. – А мусор вы выносили? Софья Сигизмундовна замялась, вспомнив, что она еще вчера должна была вынести мусорное ведро. «Может быть, пока я сидела в своей комнате, муж вынес?» – Погодите, погодите… И она быстро засеменила, постукивая каблучками по давно не циклеванному паркету в кухню, вернулась и радостно сообщила: – Ведро полно мусора. Так что вы, Федор, можете убедиться, что я правильно запомнила название лекарства. Глеб вскочил, как подброшенный пружиной: – Покажите. Только извините, Софья Сигизмундовна, я буду все делать сам. Ведро, полное мусора, было извлечено из шкафчика. Тут же, на кухне, расстелили несколько газет. Глеб аккуратно вытряхнул содержимое ведра. Он знал: ничто так красноречиво не может рассказать о человеке, как мусор, хотя на первый взгляд это всего лишь отходы человеческой деятельности. Да, мусор говорил о многом, по нему несложно было догадаться, что в этом доме больших денег нет, что супруги не ладят, что на всем экономят. И если, например, целлофановый пакет оказывается в ведре, то это значит, что им уже пользоваться невозможно, что он наверняка дырявый. Глеб перебирал мусор. Наконец он добрался до искомого – примятая картонная коробочка с названием «Де-Нол», написанным черным шрифтом. – Вот она. Он аккуратно, двумя пальцами за уголки взял коробочку, подковырнул ногтем крышечку. Внутри лежал пластмассовый пузырек. «Вот на этом пузырьке могут быть отпечатки, должны быть! И если удача на моей стороне, если она мне не изменила…» Он попросил чистый конверт. Потом еще минут пятнадцать Глеб и хозяева квартиры пили чай, оживленно и мило беседуя. Наконец Глеб распрощался, договорившись с хозяйкой, что, возможно, завтра он их еще раз навестит, естественно, предварительно позвонив, и они вместе с Софьей Сигизмундовной попытаются составить портрет этого лже-монтера. Когда Глеб вышел на улицу, Софья Сигизмундовна вдруг задумалась и даже глаза зажмурила, пытаясь вспомнить лицо гостя. Как ни странно, она помнила голос, интонацию, помнила даже руки с чуткими пальцами, а вот лицо словно смазалось – будто находилось под вуалью. «Странно… Со мной никогда такого не бывало. Как забвение нашло». – Павел, Павел! – обратилась она к мужу, который складывал мусор в ведро и незлобно бранился, понимая, что иногда и от невыброшенного мусора случается польза. – Ты помнишь лицо этого человека? – Какого? – Федора Молчанова. – Конечно. – Опиши. – Ты что, Софья, за дурака меня считаешь? – Какого цвета у него глаза? – Глаза? Да наверное, такого же, как и у меня, – произнес Павел Павлович и тут же засомневался. Он не мог с полной определенностью ответить, какого цвета глаза у гостя, хотя смотрел в них не меньше десяти раз. – Странно… – сказал Павел Павлович. – Не дури ты мне голову. Софа, я пойду вынесу мусор. – Я сама вынесу, моя очередь. – Ладно уж, я твоей заваркой воспользовался, – признался Павел Павлович. – А я-то думаю, почему чай такой вкусный? – усмехнулась жена. – Ты же ведь дешевую покупаешь, а я, в отличие от тебя, на заварку денег не жалею, поэтому и перед гостями не стыдно. Он хвалил чай. – Он хвалил не поэтому. – А почему? – Знаешь, Софа, один еврейский анекдот? – Какой? Вечно ты со своими анекдотами… – буркнула Софья Сигизмундовна, хотя муж уже года три никаких анекдотов ей не рассказывал. – Евреи, заварки не жалейте, и тогда чай будет вкусный. Софья Сигизмундовна рассмеялась, вспомнив, что этот анекдот в свое время она же мужу и рассказала. – Тебе хорошо так говорить, ты же не свою заварку засыпал. – А в анекдоте, Софа, ничего не сказано о том, чью заварку не надо жалеть. И муж с женой рассмеялись. Ссориться им уже не хотелось. |