Книга Малиновый запах надежды, страница 21 – Наталья Калинина

Моя соседка Марина, равнодушная к Тиму и его творчеству, сдала экзамены раньше меня и уехала. Я слонялась по своей комнатушке, напоминающей клетку, без дела: вещи были собраны, экзамены – сданы, книга не читалась, музыка в плеере оказалась, как назло, грустная. И впервые за эту неделю одинокого житья в комнате я жалела об отъезде моей соседки, мне очень не хватало ее общества.

Устав от замкнутого пространства «клетушки», я взяла забытую Мариной пачку сигарет, чайник и отправилась на кухню, думая посидеть там в одиночестве.

Но на кухне оказался Тим, с которым за всю неделю мы умудрились ни разу не пересечься. От неожиданности и счастья сердце на миг замерло, чтобы потом забиться с тройной амплитудой, но я, стараясь не выдать волнения, небрежно поздоровалась с суетившимся возле плиты Тимом, бухнула на свободную конфорку наполненный водой чайник и прошествовала к подоконнику.

«Здесь я впервые увидела его с той девицей, – пришла в голову неприятная мысль, когда я усаживалась на грязный подоконник. – Ну и черт с этим!» – тут же решила я и вытащила из пачки сигарету.

– Сашка, не майся дурью, – с осуждением произнес Тим, оглядываясь на меня. – Курение тебя не красит.

– Ты мне не папочка – читать нотации, – фыркнула я и демонстративно закурила.

Тим посмотрел на меня долгим, немного грустным и очень взрослым взглядом и серьезно произнес:

– Мне не нравятся курящие девушки.

– А я не набиваюсь тебе в девушки!

И даже принялась болтать ногами, выражая беззаботность и равнодушие, хотя внутри все плавилось, бурлило, таяло, замирало – винегрет разнообразных чувств. Тим не ответил, лишь вздохнул и отвернулся к плите.

– Не слишком ли много? – не выдержала я, увидев, что он вылил в глубокую сковороду чуть ли не половину бутылки масла.

– Мне так нравится. Люблю картошку во фритюре, зажаренную, как в «Макдоналдсе».

– Вредно! – со знанием дела припечатала я и выпустила изо рта струю сигаретного дыма.

– Курить вредно!

– Слышала уже.

– Ну, так еще раз послушай, – невозмутимо ответил он, не поворачиваясь ко мне.

И принялся довольно ловко и быстро чистить картошку.

– Профессионал! – восхищенно присвистнула я, наблюдая за тем, как тонкая картофельная кожура длинной лентой завивается в кольца и не обрывается. – Где так научился картошку чистить?

– В армии, – усмехнулся он и вдруг спросил: – Сколько на тебя чистить?

– Что?

От неожиданности я даже уронила на пол сигарету, и Тим, опередив меня, затушил ее кроссовкой и выбросил в мусорное ведро.

– Картошки сколько на тебя чистить?

– Но я не...

– Возражения не принимаются, – решительно перебил он. – Картошку я жарю вкусно, тебе понравится. Если, конечно, кое-кто вновь не высыплет в сковороду годовой запас соли или не пожертвует свои шнурки.

Он так и выделил интонацией «кое-кто», насмешливо посмотрев на меня. А я, сдавая себя с потрохами, залилась краской. Даже если Тим и обронил эту фразу наугад, то после того, как мое лицо стало свекольного цвета, догадался, кто был виновником проделок. Неужели Марина наябедничала?

– Почему-то сразу на тебя и подумал, – продолжил он с улыбкой, нарезая вымытый очищенный картофель равными дольками.

– Не правда, это была не я! – в запальчивости выкрикнула я, спрыгивая с подоконника.

– Разве? Ну, значит, ошибся. Хотя жаль, – притворно вздохнул Тим. – Потому что, если припомнить твои же слова, соль, шнурки и прочие проказы были следствием того, что кому-то не нравился мой роман, что можно истолковать как, допустим, проявление ревности. Или как знаки внимания. Правда, детские какие-то, больше напоминающие поведение мальчишки-третьеклассника – дернуть понравившуюся одноклассницу за косичку, закинуть ее портфель на шкаф...

– И не надейся! – зашипела я, подскакивая к Тиму, который довольно ухмылялся. – Ты никогда мне не нравился, не нравишься и не понравишься! У меня парень есть!

– Знаю, знаю, двухметровый квадратный Славик по кличке Малютка. Видел однажды, как ты с ним в коридоре облизывалась, – покивал с удивительной невозмутимостью он.

И это его спокойствие окончательно вывело меня из себя:

– Кто бы говорил! Сам разве на кухне не облизывался?!

– Я? С Малюткой Славиком? Боже упаси! – притворно ужаснулся Тим. Его, похоже, очень забавляло то, что я разозлилась. – Не кипятись! Кстати, твой чайник уже давно насвистывает что-то оптимистичное.

Я демонстративно выключила конфорку под чайником, крышечка которого нервно дребезжала, после чего развернулась к Тиму:

– Я тебя ненавижу!

Фраза прозвучала слишком пафосно, кинематографично, но в тот момент я его действительно ненавидела за унижение, которое испытала.

– Вот поедим, тогда и продолжай ненавидеть, – миролюбиво предложил он.

– Обойдусь без твоей дурацкой картошки! – выкрикнула я и небрежно взмахнула рукой в сторону плиты, но при этом задела сковороду.

Тим машинально попытался ее удержать... Сковорода полетела на пол, а кипящее масло щедро выплеснулось ему на руку.

– Ч-черт! – громко выругался он.

Звук удара привел меня, на мгновение впавшую от испуга в прострацию, в чувство.

– Быстро руку под холодную воду! – крикнула я Тиму и метнулась к себе за аптечкой.

К сожалению, ничего подходящего, что могло бы помочь при ожоге, не обнаружилось. Я схватила кошелек со всей имеющейся наличностью и ринулась обратно на кухню.

– Поехали в травмпункт!

– Сашка, все нормально, сейчас пройдет, – улыбнулся Тим, но улыбка у него вышла вымученная и нисколько меня не успокоила.

А глянув на его пострадавшую руку, которую он послушно держал под струей холодной воды, я встревожилась еще больше.

– Едем, – решительно заявила я. – Поймаю такси. И без возражений.

– Сама-то не обожглась?

– Нет.

– Слава богу, – с видимым облегчением вздохнул он.

Мне довольно быстро удалось остановить машину, и приветливый водитель за умеренную плату согласился добросить нас до ближайшего травмпункта.

Ожог у Тима оказался сильным. К тому времени, когда мы наконец попали к врачу, обожженная кожа на тыльной стороне ладони и чуть выше запястья вздулась пузырями.

Тим мужественно терпел боль и даже пытался шутить, чтобы я немного успокоилась, но был при этом так бледен, что никакие шутки и уговоры не могли приободрить меня. И чем больше он пытался уверить меня в том, что не сердится, тем сильнее я чувствовала себя виноватой в случившемся.

Наконец Тима пригласили пройти в кабинет. Пробыл он у доктора довольно долго, и я в ожидании мерила гулкий коридор нервными шагами.