Книга Убийство как по маслу, страница 40 – Арина Тарелкина

Я закусила губу, осознавая справедливость упрека.

– Прости, – прошелестела тихо.

– Ой, да ладно! Забей. И не вздумай меня лишать удовольствия поработать сегодня.

– Не буду, – не без облегчения воскликнула я при мысли о том, что придется встречаться с незнакомцами, у меня холодели руки.

* * *

График предписывал посвятить день заботе о собственной внешности. Когда ты работаешь в кадре, СПА и прочие процедуры – часть профессии. Времени и денег они отнимают много, но когда это бог красоты обходился без жертвоприношений?

Мне предстояло пять часов провести в салоне – не представляю, как это некоторые умудряются получать от этого удовольствие. Удивительнее их только те, кто в спортзале кайфует. Вот уж маньяки так маньяки, как по мне. Обладай я правом законодательной инициативы, обязала их на психиатрический учет ставить. Нормальный человек не может получать удовольствия от издевательств над собственным телом. Даже герои «Пятидесяти оттенков серого» в итоге, кажется, сдались.

Однако, слава – синоним несвободы. Тех, кто полагает иначе, на учет вместе со спортивными мазохистами. И это я еще максимально сама себе хозяйка. Знавала я телевизионных ведущих, которые даже диарею, пардон, подцепить не вправе – каждая минута простоя каналу обходится в такие деньги, что любой понос вылечивается за секунду.

Я, допустим, могла при необходимости остаться дома, но позволить себе роскошь выглядеть в кадре неблестяще, а как-то иначе, уже нет. В этом смысле мы с телевизионщиками – одного поля ягода.

Современная косметология творит чудеса. Да такие, что мама родная не узнает, не говоря о более дальних родственниках. Так что нет ничего удивительного, что Коломойский, свалившийся мне на голову без предупреждения тем же вечером, не сразу признал в тетке с заплывшим лицом свою подругу.

– Ой, – Макс не смог сдержать возглас удивления.

– Не обращай внимания, – прошипела я сквозь плохо открывающиеся губы. – Уколы красоты.

– А, так вот как она выглядит – истинная красота. Я-то думал, тебя пчелы покусали.

– Очень смешно.

– Понимаю. Ты бы посмеялась, но губы не растягиваются в улыбке, да?

– Шерлок? Ты ли это? – я попыталась изобразить удивление, но уколы ботокса заморозили лоб, поэтому брови отказались на него залезать. Будь моя воля, донашивала бы свое лицо как есть, но боди-позитив в России не ценится. Небритые подмышки и усыпанное угрями лицо в кадре здесь – верный путь к забвению. Даже если ты всего лишь кулинарные ролики снимаешь. Мы ведь не только и не столько рецептами с людьми делимся, сколько мечтой. Мечтой готовить на такой же, как у нас, кухне, выглядеть, как мы, лучиться позитивом, как мы. Все остальное должно оставаться за кадром. Лучше всего продается успех. Ну, и хайп, конечно.

Удивительно, но меня ничуть не смущал мой внешний вид. И вовсе не из-за отсутствия романтического подтекста в наших с Коломойским отношениях. Просто Максим был едва ли не первым мужчиной, который – по крайней мере, мне так казалось – принимал меня полностью и безоговорочно. Подобные отношения не имеют ничего общего с длительными супружескими, хотя и очень похожи внешне. И там и там женщина готова предстать перед мужчиной в любом, даже самом неприглядном виде, и там и там он и бровью не поведет. Только во втором случае это объясняется привычкой и равнодушием. В то время как в первом причина совсем в другом. Подобная связь – огромная редкость, но тем, у кого она есть, доступно высшее блаженство. Отбросив все земные условности, две родственных души видят красоту друг друга, не замечая телесной оболочки. И это гораздо мощнее, сильнее и ярче, чем любовь в романтичном смысле слова. Такова и настоящая дружба, и безусловная родительская любовь – радости, знакомые, увы, немногим.

Наш клубок отношений с Коломойским, намотанный на основу взаимной неприязни вначале, казался таким запутанным, что даже наедине с собой я не решалась пытаться его раскрутить. Одно я знала, понимала и чувствовала – в лице Макса я неожиданно приобрела верного друга. Того, который не предаст ни в какой ситуации, ибо в принципе на это не способен.

– У тебя есть новости? – бросила я через плечо, помешивая в турке кофе. Коричневая пенка поднималась все выше и непременно убежала бы, если бы не мои опыт и бдительность.

– Есть, – за спиной скрипнул все еще не привыкший к тяжести мужского тела барный стул. – Еще какие. И боюсь, они тебе очень не понравятся.

Мне показалось, что сердце у меня остановилось, а потом побежало с утроенной скоростью. Как быстро, оказывается, человек привыкает к хорошему – мне всего-то пара недель отсутствия плохих известий потребовалась, чтобы расслабиться и поверить в то, что жизнь вернулась в привычное русло.

– Знаешь что? – я выровняла дыхание и повернулась к Максу лицом. – Давай потом. Никогда не сообщай плохих новостей за едой. Этот ритуал не должен быть осквернен.

Спокойно и даже немного торжественно я поставила на стол чашку из белоснежного тончайшего фарфора. Достала блюдце – ее ближайшего компаньона. Положила на него испеченные накануне савоярди. Торжественно поставила перед Коломойским.

– Извини, ничего более существенного не предлагаю – ты не предупредил о своем визите, в холодильнике шаром покати.

– Ну вот, – глаза Макса смеялись, – а я так рассчитывал. – И, поймав мой огорченный взгляд, тут же исправился: – На самом деле я не голоден.

– Ладно. Как тебе кофе?

– Как всегда, великолепный. А что? Опять добавила секретный ингредиент, а я, по традиции, не заметил? Ты прости, но я тот еще ценитель.

– Да нет, на этот раз не я добавила, а сама природа, – я рассмеялась. – Это знаменитый Копи-лувак – кофе, стоимость которого превышает десять тысяч рублей за килограмм.

– Да ладно! – ахнул Коломойский. – Предупреждать надо, а то я чуть не поперхнулся третью своей зарплаты.

– Брось. Не прибедняйся. Кроме того, это килограмм столько стоит, цена чашки намного ниже.

– Ну, слава богу. Так в чем же его секрет?

– Серьезно, не знаешь?

– Откуда? Я живу в другом мире, забыла?

Я немного смутилась, как и всякий раз, когда Коломойский напоминал про разницу в нашем социальном статусе.

– Копи-лувак – это продукт жизнедеятельности небольшого зверька мусанга. Тот поедает зерна, окружающую их мякоть переваривает, а остальное отдает людям. Они собирают драгоценные какашки, моют их и сушат на солнышке, а потом уже продают за немаленькие, нужно сказать деньги.

Коломойский, если и был шокирован, вида не подал. По-мужски и стоически принял новость о происхождении напитка.

– Слушай, а вкусно, – произнес он не без удовольствия. Видимо, у этого мусаки и впрямь какое-то особенное говно. По крайней мере, самое дорогое в мире.

– Ну, это вряд ли. Были дороже, поверь. К примеру, один известный художник-модернист консервировал свое в банки и продавал очень недешево. Очередь из желающих выстраивалась.