Книга Год благодати, страница 48 – Ким Лиггетт

– Вот настоящее волшебство, – прошептала она.

Тогда я решила, что матушка бредит, но теперь думаю: может быть, она знала правду? И пыталась донести ее до меня?

Я словно балансирую на лезвии бритвы – достаточно одной-единственной песчинке попасть не на ту чашу весов, и я опрокинусь в небытие, но пока я все еще здесь. Все еще дышу.

Иногда я говорю – просто чтобы услышать свой голос. Удостовериться в том, что у меня по-прежнему есть язык. Есть горло. Я задаю вопросы – Кто ты? Почему ты не убил меня? – но не получаю на них ответов. Вместо этого беззаконник поет. Песни, пришедшие из давних времен. И такие мелодии, которые я слышала, лишь когда трапперы насвистывали их, уходя в северные леса. Может быть, он вовсе и не поет.

– Пей, – говорит он, поднеся кружку к моим губам.

Я пытаюсь сосредоточить взгляд на его лице, но оно расплывается, точно дым от костра.

– Сколько времени я спала?

– Десять дней, девять ночей, – отвечает он, поправляя скатанную ткань под моей головой. – И это к лучшему, если учесть, что мне пришлось сделать с твоим плечом.

Я пытаюсь шевелить руками, ногами – просто чтобы удостовериться, что они есть, но это вызывает новую волну боли.

Я вспоминаю последний раз, когда не спала. Последний раз, когда мы с ним говорили. Тогда он назвал меня по имени.

– Откуда ты знаешь мое имя?

– Тебе надо попить. – Он поит меня. Мне тяжело глотать маковый отвар. Вообще тяжело глотать. Как будто мое тело забыло, как это делается.

От мака конечности словно наливаются свинцом, и становится трудно не опускать веки.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – снова спрашиваю я.

Я не жду ответа, но из-под савана до меня доносится тихий голос:

– Это была ошибка.

Я вглядываюсь в его глаза, вижу, как он морщит лоб… я всегда думала, что он делает это от злости, от ненависти, но, может быть, я ошибалась и это беспокойство.

– Пожалуйста, ответь, – шепчу я. – Ведь мы оба знаем, что мне, скорее всего, не выжить.

Он переводит взгляд на мое левое плечо.

– Я этого не говорил.

– Тебе и не надо ничего говорить, такой вывод напрашивается сам собой.

Следует невыносимо долгая пауза, подтверждающая горькую правду.

В деревьях воет ветер, в очаге потрескивает огонь, и беззаконник наконец произносит:

– Я понял, кто ты, когда увидел твои глаза… они у тебя такие же.

– Как у девушки из моих снов. – Я делаю неглубокий вдох, и она словно встает передо мной. – Ты тоже ее видел… скажи мне, кто она?

– Какая девушка? – Он кладет на мой лоб ладонь. Я хочу отдернуть голову, но прикосновение его холодной кожи к моему горячему лбу так приятно. – Я о твоем отце, – говорит он, глядя на меня. – Ты унаследовала его глаза.

– О моем отце? – Я пытаюсь сесть, но мне слишком больно. Я знала, что отец уже много лет ходит в предместье, но никогда не думала, что случится нечто подобное. – Стало быть, мы… – Я пытаюсь закончить предложение, но в горле будто застрял камень. Мы с тобой… родственники?

– Ты хочешь сказать – брат и сестра? Нет. – Беззаконник снимает повязку с моего плеча, и его ноздри раздуваются. То ли мысль о нашем родстве вызывает у него такое отторжение, то ли его выбил из колеи вид моей раны. А может, и то, и другое. – Твой отец не такой. Он хороший человек.

– Тогда зачем он ходит в предместье? – спрашиваю я, борясь с отупением, вызванным маковым отваром.

Беззаконник смотрит на меня с прищуром.

– Ты правда не знаешь?

Я качаю головой, которая становится все тяжелее и тяжелее.

– Он лечит женщин, живущих в предместье, лечит детей… он спас Андерса, – говорит беззаконник, размалывая в ступке какие-то травы.

– Андерса?

Он вздыхает, словно досадуя на себя за то, что выдал слишком много.

– Наверное, ты не помнишь, но несколько недель назад он приходил ко мне.

– Как я могу это забыть? – Я морщусь, когда беззаконник накладывает на мою рану темно – зеленую массу. – Тогда ты чуть не задушил меня.

Его взгляд становится холодным.

– Это было бы просто удовольствием по сравнению с тем, что сделал бы с тобой он, найдя здесь.

Глядя на пустые склянки на столе, я думаю о Тамаре и Мег. И о тех ужасных вещах, которые беззаконники сделали с ними. Меня пробирает дрожь.

– Надо избавиться от этой грязной ленты в твоих…

– Нет. – Я поднимаю правую руку и прячу волосы за спину. – Не трогай мою ленту. И косу тоже.

Он раздраженно вздыхает.

– Как хочешь.

– Кто такой Андерс? – спрашиваю я, стараясь мягко задавать вопросы.

Мне ясно, что он не хочет этого говорить, но я продолжаю повторять свой вопрос, пока беззаконник наконец не сдается.

– Мы вместе росли, – отвечает он, оборачивая мое плечо полоской чистого полотна. – В прошлый охотничий сезон добыча попыталась затащить его за ограду, укусила… и прокляла всю его семью. Все умерли, кроме Андерса – твой отец смог помочь ему.

– Мой отец спас беззакоппика? – недоумеваю я. – Но, если бы об этом кто-то узнал, его бы изгнали. А вместе с ним и мою мать, и моих сестер, нам всем пришлось бы…

– Ну, конечно, тебя волнует только это, – говорит он и слишком туго затягивает бинт.

– Я вовсе не хотела сказать… просто… почему? Почему он так рисковал?

– Ты все еще ничего не поняла, – отвечает он.

Из леса доносится карканье, и мы оба вздрагиваем.

– Как же так…

– Мы с твоим отцом договорились. В обмен на спасение Андерса я пообещал, что, если мне представится такая возможность, я пощажу тебя.

– Но ты же ударил меня ножом через ограду!

– Я чуть-чуть поранил тебя. Ты слишком расслабилась… забыла про опасность.

– А в ту ночь по дороге сюда… и здесь, когда я вышла за ограду, чтобы помочь Хелен, – задыхаясь, выговариваю я.

– По правде говоря, знай я, сколько от тебя будет хлопот, еще сто раз бы подумал, стоит соглашаться или нет, – признается он, кинув мне тряпку, смоченную холодной водой. – Но теперь мы с твоим отцом квиты. – Он задувает свечу и откидывает шкуру, закрывающую дверной проем.

– Погоди. Куда ты?

– На работу. Собираюсь заняться делом вместо того, чтобы возиться с тобой.

Я сижу в темноте и дрожу. Вспоминаю обидные слова, которые наговорила отцу после того, как получила покрывало невесты.

Veer sa snill, tilgi meg, – прошептал он, отдавая мне цветок моего жениха.