Онлайн книга «Дочь моего друга»
— Это ты с какими последствиями собрался разбираться, а? — адреналин и ярость толчками качают кровь, в ушах начинает гудеть, а зрение сужается до одной точки, в которую попадает перекошенное злостью лицо Семена. — Ты, блядь, что сейчас сказал? Ты, сука, моего ребенка «последствиями» назвал? Свет выключается, следующие мгновения стираются из памяти, и прихожу я в себя, лишь когда прижимаю Галича к стене, держа за горло. Если сдохнет сейчас и рухнет мне под ноги — по хер, перешагну. — Ты только подойди к ней. Только попробуй, сука, произнеси то, что ты мне сейчас сказал. Я убью тебя. Вот этими руками тебя в землю закатаю, ты понял меня? Понял? Понял? — ярость окончательно срывает крючки, и, забив на то, что сотрудники за дверью наверняка все слышат, молочу кулаком в стену в сантиметре от головы Семена. И, блядь, мечтаю промахнуться. — Ты остановись, мудак старый, остановись. Ты не видишь, в кого превратился? Только себя слышишь. Я же, блядь, хотел, чтобы все по-человечески. Счастливой ее видеть хочу, на все готов был глаза закрыть. Если Яна твои слова подтвердит и у нас с ней действительно будет ребенок, я тебя к ним не подпущу, потому что на хер им такой, как ты, сдался. Ты там про отцовство толковал — вот и сожрешь, сука, свои слова. Я убью тебя, понял? Убью, если ты со своими Штатами и последствиями к ней ближе чем на километр приблизишься. Не нужен ей такой отец, как ты. Я отпускаю его побагровевшую шею и отхожу. Сердце молотит под двести ударов, но мысль работает на удивление четко. Даже отлично, что он мне так новость преподнес, — в голове моментально все сложилось. Вряд ли у Яны срок большой, еще будет время с новостью свыкнуться. Ребенок так ребенок. Я фуру, не имея водительских прав, из Краснодара в Москву перегонял, с отцовством тоже как-нибудь справлюсь. Не глядя на затихшего Галича, забираю со стола ключи от машины и иду к двери. — Она на работу из клиники поехала, Петр сказал, — летит глухое мне в спину. — За руль ей садиться не давай. Опомнился, блядь. Когда его присутствие и его слова больше не имеют никакого значения. *** Я сажусь в салон и, сказав Петру ехать к «ГазИнвесту», набираю Яне. Почему она мне не сказала? Видел же, что с ней что-то не так, спрашивал. Тоже сомневается? Расстроена? Напугана? Не доверяет? Ладно, чего голову ломать, сейчас выясним. — Яна, ты на работе? — Привет, Андрей. Да, конечно здесь. — Я минут через двадцать к тебе подъеду, съездим чай попить. Отпросись там у своей Тамары на часик. — Случилось что-то? К чему срочность такая? — Не волнуйся, ладно? Просто рассказать тебе кое-что хочу. — Хорошо, — звучит немного растерянно. — Как подъедешь, набери — я спущусь. Я вешаю трубку и смотрю в окно. Внутри бурлит волнение, а такого со мной почти не бывает. Ступил на новую неизведанную территорию, в которой я полный профан. Я и сам растерян, а еще нужно успокоить Яну. И взятку никому не сунешь, чтобы за меня подсуетились, — надо самому. Яна садится в машину рядом со мной и целует, а я невольно начинаю ее разглядывать. Правда беременна? Почему я ничего не замечал? Спал с ней в одной постели, занимался сексом, разговаривал - и не понял, что внутри меня растет мой ребенок. — Куда едем? — В «Метелицу». Там никто не потревожит. Яна заметно напрягается, но пытается блюсти невозмутимость. Может, Семен все-таки ошибся? Тогда будет еще один повод раскрошить ему челюсть. — Артем, принеси нам чай. Ян, марокканский будешь? Она кивает, после чего официант уходит, оставляя нас вдвоем. «Метелица» открывается в двенадцать, а потому здесь можно спокойно поговорить. — Чувствуешь себя как? — Нормально. Почему спрашиваешь? — В клинику потому что ездила сегодня. Вена на ее виске дергается, глаза становятся стеклянными и опускаются в стол. — Ян, — я стараюсь говорить как можно мягче, чтобы ее не пугать. — Сегодня Семен ко мне приезжал. Сказал, что ты беременна. Это правда? Она вновь смотрит на меня, на лице — неподдельные паника и испуг, и я в очередной раз думаю, что, видимо, что-то не так делал, если Яна мне настолько не доверяет. — Правда. — А почему я узнаю это от твоего отца, а не от тебя? — Я бы тебе рассказала. Просто хотела подождать. — Чего, например? — Я не знала, как тебе сказать. Мне было страшно. Просто у нас с тобой все так хорошо, все получилось… и… — она встряхивает головой, ее голос от потерянного и жалобного становится твердым. — Я знаю, что ты не хочешь детей, Андрей. Помню, как ты не хотел брать на руки сына твоих друзей, и потому откладывала наш разговор. — И ты думала, что так меня подготовишь? — Мне не хватало смелости. Всегда оставался вариант, что ты скажешь… Скажешь, что не хочешь его, и попросишь избавиться. А я бы никогда не смогла и пришлось от тебя уйти, — на ее глазах выступают слезы, которые она не пытается смахнуть. — А я тебя так сильно люблю. — Ян. Ну ты же вроде умная девочка. Гормоны, что ли, в тебе говорят? Мы договаривались, что ты в любой непонятной ситуации сразу идешь ко мне. Это ты сколько так себя мучаешь? Неделю уже? — Восемь дней. У меня была задержка, потом стало тошнить. Есть стало практически невозможно. На тосты с авокадо не могу смотреть… — слезы по ее щекам начинают катиться сильнее, а я снова думаю, как мог не замечать, что в последнее время она часто ревет. — Давай тогда по порядку. Для меня это был большой сюрприз, такой, что я до сих пор под впечатлением. Врать не буду, про отцовство в ближайшее время не думал, но и совсем такой возможности не отрицал. Я же тебе сам отношения предложил, а значит, взял ответственность со всеми вытекающими. Сексом мы каждый день занимаемся, а дети - это вроде как естественный результат. Неприятно, что ты снова думаешь обо мне хуже, чем я есть, но спишем это на твое новое состояние. Избавляться от ребенка я бы никогда тебя не попросил, так что можешь с чистой совестью продолжать любить меня дальше. Артем ставит перед нами чай и уходит, а Яна делает попытку улыбнуться, но с треском проваливается: ее нос морщится, губы выпячиваются, и она начинает реветь сильнее. Мне приходится придвинуться к ней и обнять. Без сюсюканья не обойтись никак. Яна вцепляется в меня обеими руками и глушит всхлипывания в лацкан пиджака, который совсем недавно яростно терзал Семен. — Значит, не сердишься? — Дуреха ты, Яна. Срок сколько? — Шесть недель. Он как горошина. У меня фотография есть. Хочешь посмотреть? Я киваю, скорее, потому, что сейчас так надо. Вытерев глаза, Яна лезет в сумку и выуживает из бокового кармана портмоне черно-белый снимок. |