Онлайн книга «Слепой в шаге от смерти»
|
– Что я, не понимаю?! Не трави душу. – В общем, решайся. Я чувствую, тебе предложили что-то хорошее, а ты, как тюфяк, не можешь сделать шаг, причем шаг к светлому будущему. Что, так и хочешь прозябать в старой квартире и ездить на отцовскую дачу? – Меня это пока устраивает. – Что значит, устраивает? Тебя устраивает, так меня не устраивает. И о дочери, кстати, подумать надо, ей скоро замуж, а ты… – Хватит! Я еще не старик, – ударил кулаком по столу Евгений Ильич. Подобного жена не ожидала, она сразу притихла и даже голову втянула в плечи, засуетилась, принялась протирать чашки и аккуратно расставлять их на полке в шкафчике. – Короче, я еду, все! – Когда вернешься? – уже совсем другим тоном, смирившись, спросила жена. – Завтра к вечеру. – А если машина не заведется? – Заведется, я аккумулятор поменял. – Но на улице, между прочим, мороз. И машину мы тоже могли бы новую купить. – Купим, купим, – сказал Евгений Ильич, выбираясь из-за стола. Он быстро собрался. Еда в дорогу уже была приготовлена, Зинаида упаковала ее в большой целлофановый пакет и подала мужу: – Вот, в сумку брось. – Заодно хоть дом протоплю, а то отсыреет. – Отсыреет… Отцовская дача, как называла ее Зинаида, представляла собой небольшой двухэтажный домик. Первый этаж был сложен из красного кирпича, а второй – целиком деревянный – был бревенчатый. Домик этот, расположенный в хорошем месте на берегу реки, рядом с озером, в пятидесяти километрах от Москвы, принадлежал отцу Зинаиды, принадлежал до тех пор, пока генерал не умер. А затем дом по наследству перешел к дочери. Правда, в последние десять лет старый генерал туда не ездил, у него постоянно болела спина, а два инсульта сделали его почти инвалидом, и на даче он не появлялся, предоставив ее в распоряжение дочери и зятя. Тепло одевшись, Евгений Ильич подошел к жене и поцеловал ее, чего не делал почти никогда или делал крайне редко. От подобного внимания Зинаида чуть было не прослезилась. – Ладно, ладно, поезжай, Женя. Только поосторожнее там, смотри, не простудись. У тебя ведь как сквознячок какой, или ноги промочишь, тут же и насморк, и кашель… – Хватит, знаю. Буду осторожен. Не на войну, в конце концов, еду. – Ну, и хорошо. Полковник Самохвалов спустился с третьего этажа во двор, смел снег с ветрового стекла скромной серой шестьсот двадцать шестой «мазды», забрался в салон и взглянул на окна своей квартиры. Зинаида смотрела на него. Евгений Ильич опустил голову, повернул ключ в замке зажигания. Машина завелась. Он махнул рукой жене, Зинаида тоже в ответ помахала. – Ну, с Богом, – сказал Евгений Ильич, выжимая сцепление. Через полтора часа он уже был на даче. Ворота открылись с трудом из-за глубокого слежавшегося снега. Из гаража Евгений Ильич принес большую деревянную лопату с обитым жестью лезвием и принялся разгребать снег у ворот гаража. Он вспотел, работал быстро. Машину загнал под крышу уже в темноте, затем долго возился с печью. Все это он делал, не снимая куртки и шапки: в доме царили стужа и сырость, и Самохвалов даже заиндевел от холода. – Ничего, ничего, – бормотал Евгений Ильич, – сейчас дровишки разгорятся, самое главное, их не жалеть. А прогорят, еще подброшу. Из сарая он принес белые березовые поленья, длинные, приятно пахнущие морозом, и уложил их поближе к печке. – Ну, давай, давай, – подгонял Самохвалов, поправляя охваченные пламенем дрова. За окнами синела ночь. На небе было непривычно много ярких звезд, в печке потрескивали поленья… – Как здесь хорошо! Гостиная постепенно прогревалась, стрелка термометра медленно ползла вверх и уже достигла отметки четырнадцати градусов. – Ну, еще бревнышек шесть-восемь, и потеплеет градусов до восемнадцати. А восемнадцать – это вам не шесть, это совсем другое дело. Окна начали запотевать, и по стеклам стекали капельки воды. Евгений Ильич вытащил из шкафа старенький «ВЭФ», воткнул его в розетку и повертел ручкой настройки. Он отыскал какую-то музыку и даже не сразу понял, почему остановился именно на ней. Это был джаз, старая-престарая импровизация. Только послушав немного, полковник вспомнил, что знает эту мелодию с детства: в джазовой интерпретации звучала основная тема из оперы Гершвина «Порги и Бесс». В юности Евгений Ильич серьезно увлекался музыкой, а потом забросил. Время от времени полковник поглядывал на часы. Стрелки постепенно приближались к полуночи. «Завтра воскресенье. Еще немного, и оно наступит». Евгений Ильич поднялся с маленького стульчика, стоявшего у печки, и принялся распаковывать сумку. Он разложил на столе еду, вытащил из шкафчика бутылку водки. Водка была холодная. За руль ему сегодня не садиться, поэтому Самохвалов решил позволить себе выпить граммов сто-сто пятьдесят. Сделав два глотка, он точно уложился в намеченную норму, завернул винтовую пробку и закусил приготовленными Зинаидой бутербродами. На даче имелся телефон. Евгений Ильич поднял трубку, проверил, работает ли. В трубке раздались гудки. «Что ж, работает, уже легче». Когда стрелки часов почти соединились на цифре «12», в дверь постучали. «Вот и пришел, – подумал Самохвалов, – странно, что я не слышал, как он подъехал. А может, он оставил машину где-нибудь на дороге, не надеясь проехать из-за сугробов?» Евгений Ильич открыл дверь. Выдохнув клубы пара, в дом вошел высокий широкоплечий мужчина в дорогой шапке. Меховой воротник его кожаного пальто был поднят. – Здорово, Ильич, – подмигнул вошедший, стаскивая перчатку и протягивая Самохвалову руку. – Здравствуй, Григорий. – А у тебя здесь тепло, – оглядываясь по сторонам, отметил гость. – Уже часа два топлю, так что дом немного прогрелся, подсох. – Правильно, печь надо топить хотя бы раз в неделю, а то дом сгниет. – Вот и топлю. Проходи, раздевайся. – А сам-то ты чего в куртке ходишь? – Думал еще за дровами выйти. Гость посмотрел на дрова, сложенные у печи, пожал плечами: – У тебя здесь дров на два дня. – Значит, не пойду, хватит и этих, – согласился Самохвалов. Григорий Германович Бутаков, три года назад ушедший из ФСБ, причем с генеральской должности, снял пальто, бросил его на диван. Подошел к печке, приложил к голубым изразцам руки с широко растопыренными пальцами и блаженно вздохнул: |