Онлайн книга «Рот, полный языков»
|
- Фрэнк, я с удовольствием посмотрю с тобой мост! Пойдем же! Милли потянула Кафку за рукав, и парочка совершенно разных представителей рода человеческого зашагала по Бродвею. Вскоре вдалеке показалась мэрия со сказочным мостом через Ист-Ривер. Когда они прошли парк около мэрии, раздался отчаянный женский крик. За зовом на помощь последовал растущий вопль негодования, страха, смятения и гнева. Кафка метнулся к источнику звука, Милли засеменила вслед. Растущая, рычащая, возбужденная толпа устремила взор вверх, на крышу мэрии, где стояла зловещая фигура. Крошечная, но могучая, с горбатой спиной и гипертрофированным черепом, как у Квазимодо. Узкий черный комбинезон точно по фигуре переходил в скрывающую лицо маску и шапку с антенной на макушке. На спине торчали маленькие, укрепленные проволокой целлофановые крылья. Из туловища в области живота торчали ряды параллельных щупалец. Тварь была не кем иным, как… - Черный Жук! - крикнул один из зевак. - Где полиция? - завизжал кто-то другой. - Где Галка? - завопил третий. Кафка дрожал рядом с Милли, как собака на поводке, перед которой поставили наглого барсука или белку. Черный Жук обратился к собравшимся с речью на английском языке с легким акцентом. Посыпались уму непостижимые лозунги и требования: - Долой антисемитизм! Да здравствует сионизм! Палестину евреям! Смерть муфтию Иерусалима! Америка должна поддержать дело сионистов! Если она не согласится сделать это добровольно - помочь нам оружием и деньгами, мы заставим ее! Примите это в знак серьезности наших намерений! В последовавшем жесте не было ничего непонятного или двусмысленного: Черный Жук вытащил круглую бомбу. Зашипел фитиль, вызвав ужас толпы, и люди ринулись в разные стороны. - Да здравствует Банда Безжалостных! - крикнул Черный Жук, швырнув взрывное устройство. Кафка сбил Милли на землю и закрыл ее своим телом. Бомба рванула, превратив мир в шумный круговорот черного пороха, ранящих осколков, летящих кусков асфальта и комков дерна. Сразу же после взрыва Кафка вскочил на ноги и осмотрел территорию. Чудом Провидения ни одного человека не задело - разрушения ограничились тротуаром, лужайкой и скамейками. Что касается Черного Жука - в возникшей суматохе тот успешно скрылся. Кафка в отчаянии опустился на корточки, бурча: - Тщетны, тщетны все стремления. И все же какая радость снова представить удовольствие от того, как поворачивается в моем сердце клинок… Милли поднялась и теперь отряхивала платье. - Фрэнк, ты в порядке? Кафка выпрямился. - Милли, наше свидание на сегодня закончено. Надеюсь, ты доберешься до дома сама. Я вынужден… должен идти. - Ну да, конечно, Фрэнк. Увидимся в офисе. Кафка быстро пошел прочь. Милли подождала, пока он завернет за угол, затем поспешила следом, прячась за прохожими. Она преследовала его до Таймс-сквер. Там Кафка остановился в грязном переходе, не слишком многолюдном, и Милли увидела, выглядывая из-за запертого ларька, как он подошел к безвкусно одетым женщинам, очевидно легкого поведения и, не долго препираясь, увел двух размалеванных дам прямо в близлежащий вшивый отель. - Ах, Фрэнк! Ну почему? - воскликнула Милли и зарыдала. Дорогая моя Оттла. Пишу тебе, чтобы разъяснить свои мысли по одному важному вопросу, а именно о наших предках и наследии. Произошедший на днях тревожный случай открыл старые раны, пробудив боль, которую я давно считал делом прошлого. Я всегда восхищался, хоть и скрывал это, твоим искренним принятием ультрасовременной трактовки неприкасаемой семейной религии, тем, как ты точно придерживаешься каждой неоспоримой заповеди. Сам я никак не мог почувствовать себя спокойно в ее удушающих тисках. Возможно, твой взгляд поможет мне разобраться в себе. Мы, конечно же, евреи. Евреи по происхождению, и никуда не денешься от этого наследия, передаваемого кровью. Ты подтвердила свою причастность к древнему народу, внеся чистосердечный вклад в такие дела, как спасение Восточной Иудеи и основание еврейской родины в палестинском протекторате. Я же, напротив, ревностно отверг всякую возможность зарождения братского отношения к евреям, и это решение было продиктовано не только моим логическим разумом, не только познанием многих культур вследствие долгих странствий, но и трусливой душой. Не могу понять, как тебе удалось сохранять религиозность, растя в нашей семье. Он таскал нас в синагогу четыре раза в году, и то было фарсом, развлечением. Да каким там развлечением? Никогда в жизни не было мне столь скучно, если не считать уроков танца. Я наслаждался малейшими шевелениями - например, открытием раки с мощами, которая мне напоминала тир: когда попадаешь в десятку, дверца отскакивает точно так же, но если в тире из нее появляется что-то интересное, то тут все те же старые безголовые куклы. Потом я стал воспринимать вещи в более мягком свете и понял, что именно рождает веру. Тебе удалось вынести нечто священное из иудаизма тех маленьких конгрегаций, походивших на гетто. Со мной такого не случилось, и я поставил соломонову печать на смердящий труп моего инфантильного зарождающегося иудаизма и похоронил его на веки вечные. А теперь его призрак вновь восстал, обрел вторую жизнь после столкновения с сионистским демагогом. Прошу я от тебя, моя дорогая сестра, две вещи. Во-первых, четкое, последовательное объяснение в защиту твоей веры. Во-вторых - что, наверно, даже более важно, - сведения об основных деятелях европейской сионистской сцены, в особенности об одном горбатом подстрекателе… Дверь кабинета Кафки отскочила с такой силой, что со свистом проделала полную дугу и ударилась о стену. Стекло в двери задребезжало как выбиваемое одеяло. Кафка вздрогнул и зажал уши руками. - Милли, в этом была столь крайняя необходимость? Милли фыркнула и протопала к нему по всей комнате. - Для вас я госпожа Янсен, господин Кафка! Она кинула стопку бумаг на стол и повернулась уйти. Кафка поднялся и догнал ее. - Милли, или, если вы настаиваете, госпожа Янсен. Я понимаю, что наше свидание закончилось не совсем подобающим образом, и, возможно, ваша голова до сих пор гудит от того столкновения со смертью. Я все же полагал, что до непредвиденного нелицеприятного инцидента мы наслаждались обществом друг друга, как любая пара. Желтовато-зеленые глаза Милли гневно сверкали. - Конечно же, до того как мы чуть не взлетели на воздух, дела шли первоклассно. А вот то, что было дальше, меня просто шокировало! - Дальше? Не понимаю… нет, ты же не могла… - Именно могла, господин Барн Виван, Уха-дер-жёр Кафка! И вот что я тебе скажу, франт! Человек, который способен отказаться от любви со мной ради потрепанных проституток, уже никогда не узнает, как я пристегиваю к поясу чулки! |