Книга Пленник богини любви, страница 65 – Елена Арсеньева

– Ну, ты лихо снарядился! – протянул Василий с преувеличенным, издевательским восхищением. – Небось возомнил себя Индрой-громоверж-цем, не меньше? Ему до тебя далеко, ей-богу! У Индры была только палица, а у тебя вон какой арсенал – глаза разбегаются!

Он не затруднял себя подбором слов – говорил по-русски. Уж если этот раджа-йог само собой понимает все незнакомые наречия, чего ради напрягаться и язык коверкать? Ну а не поймет слов, поймет жест презрения, которым Василий сорвал со лба чакру, выхватил из-за пояса кинжал и отбросил в сторону, как пустые игрушки.

Теперь его единственным оружием была сабля и холодная усмешка на губах.

Прошло мгновение.

И вот, словно против воли, рука Нараяна выронила меч и медленно поднялась к тюрбану. Размотала его… чакра зазвенела о мрамор. Рядом свалились «тигриные когти», палица, оба кинжала… наконец, лук и колчан.

Лицо Нараяна вдруг сделалось усталым, резко постарело. Не сводя обреченных глаз с Василия, он отодвинул ногой в сторону весь свой грохочущий арсенал и расправил плечи.

Мгновенной тоскливой усталости как не бывало!

В руках у него была точно такая же сабля, которую сжимал Василий. И даже улыбка, искривившая четкий рисунок его губ, была, казалось, отражением улыбки противника…

Неприкрытая издевка ее подействовала на Василия подобно удару перчаткой по щеке! Всю ярость, всю ревность, всю боль и ненависть вложил он в короткий бросок, страшный своей внезапностью и силой, – и Нараян не успел даже моргнуть, как оружие было выбито из его рук, холодное острие сабли Василия прижалось к самому горлу, а ледяной голос с презрением произнес:

– Ну, молись своим демонам!

Он спешил, боясь одного: что Нараян сейчас использует еще какой-нибудь отвратительный трюк, – а потому тем же взмахом, которым отшвырнул его саблю, отбросил как можно дальше и все свои сомнения. Но все же не мог уберечься от острого, мучительного сожаления: «Ах, кабы мы спина к спине дрались – в любых сраженьях устояли бы!»

О нет, сейчас было не до запоздалых признаний и бессмысленных сожалений: счет шел на мгновения, и время Нараяна должно было истечь вместе с его кровью, поэтому лезвие все глубже вонзалось в кожу… а глаза Нараяна, неподвижные, расширенные, сплошь черные глаза впивались в Василия.

«Ну вот, начинается!» – подумал он, ощутив, как темная, мрачная слабость овладевает телом, и сильнее нажал саблей, понимая, что медлить более невозможно, иначе вазитва одолеет его.

Словно дразня его, Нараян тихо проговорил:

– Ни на небе, ни среди океана, ни в горной расселине не найдется такого места, где бы живущего не победила смерть. Ты видишь, я не боюсь – не медли же.

– Я убью тебя! – выдохнул Василий, черпая решимость в этих словах, но эхом отозвался ему голос Вари, исполненный отчаяния:

– Пощади его!

Василия только разъярила эта ненужная, необъяснимая жалость… а может быть, то, что рука его замерла так послушно и охотно.

– Пощадить? – крикнул яростно. – А меня он пощадил? А тебя? Как он тебе голову заморочил, этот предатель, что ты за него просишь? Отойди! Я убью его, я поклялся убить его – и сделаю это! Не помогут ни молнии ему, ни гром, ни дождь, ни град, которые он рассыпает!

Однако в следующее мгновение Василий принужден был опустить саблю, потому что рядом с Нараяном очутилась вдруг Варенька, и один из кинжалов, прежде отброшенных на пол, оказался прижат сверкающим острием к ее шее – чуть выше и сбоку от подбородка. Как раз там, где играет жизнью яремная вена, которая гонит по телу кровь, а будучи перерезанной, мгновенно выбрасывает ее наружу.

– Отпусти его! – сказала Варя тихо. – Отпусти, не то мне придется убить себя и…

Она не договорила – не было нужды пояснять. Василий отшвырнул саблю и медленно, с мрачной улыбкой покачал головой. Он не стал и пытаться проверять, исполнит ли Варенька слово или рука дрогнет. Исполнит. Не дрогнет. Он всегда знал, чувствовал, какая неистовая решимость таится в ней, да и к тому же Нараян уже наверняка поработал тут своей вазитвой!

Но что это? Почему Нараян смотрит на Вареньку с таким же изумлением? Почему в глазах его обреченное выражение сменяется надеждой, а потом робкой радостью? На что он надеется, чему радуется, проклятый фокусник?!

Но тут же от сердца у Василия отлегло: Варя повернула голову и взглянула на Нараяна с такой ненавистью, что глаза его вмиг сделались безжизненными, а рот искривила гримаса боли, которую он не сумел скрыть.

– Нет, – сказала она, – нет, ты ошибся! Я ненавижу тебя так же, как ненавидит мой супруг. И счет мой к тебе столь же велик. Мне не жаль тебя! И я не такая добрая христианка, чтобы подставить другую щеку своему врагу. Но я не могу забыть… – Голос ее дрогнул, она повернулась к Василию. – Я не могу забыть, что мы не встретились бы, если бы не он!

Ее глаза блестели от слез, и Василий понимал, что это слезы любви и счастья. О да, много мучений и горя перенесли они, протягивая руки друг к другу сквозь черные бездны, то и дело пролегавшие меж ними, однако никакой морок уже не изгладит из памяти чародейного любострастия той первой, той лунной ночи – ночи самозабвенной любви, которая накрепко приковала их друг к другу. И это сделал Нараян…

Да, начало всему положил их лютый враг! И было еще что-то, о чем Василий хотел бы сейчас не думать, но не мог, а Варя не смогла не сказать:

– Если бы не он, мы бы не обрели новой жизни в нашей дочери!

– О черт! – прошептал Василий, слабея перед этой правдой, и прикрыл глаза, признавая свое поражение. – Ладно, будь по-твоему. Я не трону его больше, только не проси меня благодарить его. Пошли отсюда. Нас ждут. И хоть я ненавижу этих идолопоклонников, я не хочу, чтобы их всех перерезали отборные отряды бхилли, которые сейчас штурмуют остров.

– Ты называешь нас идолопоклонниками! – вне себя выкрикнул Нараян. – Но разве европейцы не поклоняются золоту, будто идолу, не приносят ему в жертву целые государства, которые они разоряют и где их господство держится на страхе?

– Ей-богу, ты прав, – покладисто кивнул Василий, беря Варю за руку и вместе с нею незаметно пятясь к двери, завешенной тяжелой серебристой пардой ^[34]. – Но об этом тебе лучше посудачить с сэром Реджинальдом, который привел сюда всех этих неистовых бхилли. Его хлебом не корми, только дай поболтать о прогрессе, который несет Ост-Индская компания! А я, знаешь ли, в словесных играх не силен. Мое дело – битва и… любовь!

С этими словами он мгновенным движением подхватил на руки Варю, ринулся к выходу – и едва успел остановиться, чтобы не врезаться в Нараяна, непостижимым образом оказавшегося стоящим в дверях, преграждая путь.

– Ну что, голубка? – с горечью спросил Василий, глядя на жену, в ужасе уткнувшуюся в его плечо. – Видишь теперь? Предатель – он предатель и есть. Ты позволишь мне хотя бы дорого продать ему наши жизни или мы должны покорно подставить шеи его кинжалу?