Книга Французская рапсодия, страница 30 – Антуан Лорен

– Я родилась раньше срока? – спросила я у матери на следующий день, когда мы с ней складывали постельное белье.

– Да, – коротко ответила Беранжера.

– На сколько раньше?

– На три недели.

– А доктор, который принимал у тебя роды, сказал, что я родилась точно в срок.

– Доктор Лесар? Где это ты с ним виделась?

– В Вужо, вчера вечером. Он сам со мной заговорил.

– Почему ты меня не позвала?

– Я тебя не нашла. А потом он куда-то ушел. Там все-таки было шестьсот человек.

– И он сказал тебе, что ты родилась в срок? – повторила мать. – Он просто забыл.

Я почувствовала, что она темнит.

– Он сказал, что прекрасно меня помнит. Я была его последним младенцем. Потом он ушел на пенсию. Он и тебя помнит. Вроде как приходил к нам в ресторан со своей женой.

Мать пожала плечами:

– Кто только к нам не приходил. Помоги мне сложить эту простыню.

Мы вернулись к работе: натянуть, ухватив с двух сторон за уголки, простыню, сойтись, сложить ее пополам, перехватить за другие уголки и опять разойтись, повторяя те же движения, пока не получится идеально ровный прямоугольник.

– Почему папа от нас ушел? – спросила я. Признаю, что это был бестактный вопрос.

– Никуда он не ушел. Мы просто решили немного пожить отдельно.

– Вы разводитесь?

Мать скривилась, показывая, что не намерена обсуждать со мной эту тему.

– Когда вы с отцом познакомились?

– Ты и так знаешь. На капитуле «Рыцарей Тастевена».

– На каком именно?

– Тебе что, назвать точную дату и час? – огрызнулась она.

– Да.

Беранжера опустила простыню.

– Зачем? Что ты ко мне пристала? – уже раздраженно спросила она.

И вышла из комнаты, бормоча себе под нос: «Что за кошмарный возраст, пятнадцать лет!»

Днем матери надо было съездить в Бон, и я воспользовалась ее отсутствием, чтобы достать фотоальбомы и найти фотографии с того самого капитула «Рыцарей Тастевена». Мать сохранила и меню банкета, и программку мероприятия в Вужо.

Если доктор говорил правду и я родилась ровно девять месяцев спустя после зачатия, то моя мать к тому моменту еще не была знакома с Франсуа Дельфером.

– Франсуа Дельфер – мой отец или нет? – в лоб спросила я ее в один из следующих дней, когда мы сидели за завтраком, а брат еще спал.

Она ударила меня по щеке – так неожиданно, что я не успела отстраниться. Еще и сегодня, вспоминая об этом, я чувствую, как у меня горит лицо.

– Ах ты мерзавка! – крикнула мать. —

Как ты смеешь задавать такие вопросы?

Не знаю, что меня потрясло больше – пощечина или эта «мерзавка». В тот вечер я не сказала с ней ни слова и на следующий день, после возвращения из школы, с ней не разговаривала. За обедом я не проронила ни звука, ни разу не обратилась к ней. Все полчаса, что мы просидели за столом, голос подавал только мой брат, который рассказывал школьные новости. Беранжера, не доев десерт, положила ложку и пробормотала: «Дальше так продолжаться не может». Я молча подняла на нее глаза – она смотрела прямо на меня. Я в тот же миг поняла, что получила ответ на свой вопрос. И еще я поняла, что готова его принять.

Она попросила брата оставить нас одних, встала из-за стола, открыла ящик буфета и вынула из него пачку «Мальборо» и зажигалку. Я не стала напоминать ей, что она бросила курить три года назад. Она поставила на скатерть пепельницу, достала из пачки сигарету и щелкнула зажигалкой. Закрыла глаза и сделала первую затяжку.

– Я не сразу сообразила, что беременна. Не сразу после того, как вернулась домой. Но задержка была слишком долгой, и тогда я пошла в аптеку и купила тест. Не в нашу, потому что здесь все всех знают. Я попросила твоего дедушку взять меня с собой в Дижон, сказала, что хочу встретиться с друзьями. Мы договорились, что вечером он меня заберет. Я зашла в первую попавшуюся аптеку, купила тест и потом целый день только о нем и думала. Пакетик из аптеки лежал у меня в сумке. Я бродила по городу, пила кофе то в одном кафе, то в другом и ждала. День тянулся бесконечно. Какой-нибудь месяц назад я жила в Париже, училась в Школе Лувра. Все это было совсем близко, но уже так далеко. Все изменилось.

– Это в то время ты пела?

– Да. Это было время, когда я пела в нашей группе.

Она выпустила струйку дыма.

– Отец заехал за мной в уговоренное место, и я сказала ему, что отлично провела день. Он обрадовался и как будто успокоился. Если подумать, до чего же легко ввести человека в заблуждение. Даже напрягаться не надо. В тот же вечер я узнала результат. Я была беременна. Меня охватил ужас. Я не представляла, что скажу родителям. Смешно – я же была совершеннолетняя и не нуждалась в их разрешениях. Единственный человек, с которым я могла поделиться новостью, был далеко, и я даже не знала, где именно. Он уехал в Америку, но куда конкретно? В те годы не существовало ни мобильных телефонов, ни электронной почты. Как я могла с ним связаться? Правда, я знала его брата и могла ему позвонить, но… Что бы я ему сказала?

Она стряхнула в пепельницу пепел.

– Но главное, мы уже расстались, – продолжила она. – Мы распрощались. Между нами все было кончено. Я правда не представляла, что буду делать одна здесь, в Бургундии. Все это было… выше моих сил.

– Сделала бы аборт, – ляпнула я не подумав.

– Эта мысль мне и в голову не приходила, – сурово ответила она. – Никогда. – И она посмотрела мне в глаза.

Я опустила голову.

– А потом я познакомилась с Франсуа. Дня через два или три, не помню точно. Родители потащили меня в Вужо. Я не испытывала ни малейшего желания куда-то ехать, но они так настаивали, а мне не хотелось их огорчать. Еще раньше я сказала им, что готова работать в гостинице, и им не терпелось показать всем свою дочь, наследницу семейного предприятия. Им не нравилось, что я жила в Париже, училась на искусствоведа, да еще и пела в какой-то подозрительной группе. Они боялись неизвестно чего – наверное, что я стану наркоманкой или еще что-нибудь в том же роде. Если бы еще я получила диплом, другое дело, а так…

Она затушила окурок и тут же закурила вторую сигарету.

– Одним словом, я познакомилась с твоим отцом, то есть с Франсуа, в Вужо. Я о нем и раньше слышала. Твоя бабушка училась в школе с его отцом, они дружили семьями, и я сразу поняла, что они давно задумали нас познакомить. Какая банальная история… В тот вечер в Вужо мы слегка перебрали и ушли прогуляться по виноградникам. Там мы целовались. Сама не знаю, зачем я это делала. Просто хотелось обо всем забыть, начать жизнь с чистого листа… А он был очень милый, такой внимательный… В общем, сама понимаешь. Мы с Франсуа встретились еще несколько раз, а потом между нами все стало серьезно. Очень серьезно. Он сделал мне предложение. Он был очень решительно настроен. Я сказала, что мне надо подумать. Я понимала, что должна честно обо всем ему рассказать. Что я беременна от другого и не могу выйти за него замуж. Но мне было жалко разрушать то, что между нами только-только завязалось. Жалко было родителей, и своих, и его, они так надеялись… Потом я подумала: а может, вообще ничего ему не говорить? Срок у меня был всего три недели. Мужчины, – она улыбнулась, – в этих делах мало что смыслят. Скажу ему, что ребенок родился раньше срока, только и всего. Франсуа был со мной у доктора Лесара всего один раз, на очередной консультации. Все остальное время я ходила к нему на прием одна, а он понятия не имел, когда мы познакомились с Франсуа. Все оказалось проще простого. Когда ты родилась, Франсуа вообще не было во Франции – он уезжал в Сингапур договариваться о поставках вина. Три недели – ерунда, дети, родившиеся на три недели раньше срока, даже не считаются недоношенными. Только мы с доктором Лесаром знали, что ты родилась, как и положено, точно в срок. Все прошло гладко как по маслу. А уж когда ты появилась на свет, все только вокруг тебя и кудахтали и спорили, кому именно ты улыбнулась. По-моему, – совсем тихо добавила она, прикусив нижнюю губу, – только моя мать о чем-то догадывалась. Во всяком случае, у нее были некоторые сомнения. Но мы никогда не говорили с ней на эту тему.