Онлайн книга «Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна»
|
– И часто она приходила? – Все время, что не с тобой была. Я подпрыгнул, перекинул себя через изгородь и приземлился на той стороне. – Ну, где твой дурацкий камень? – Вот… – Не трогай меня! Так покажи. – Вот, – повторил в темноте Дорик. Я уцепился за край камня, полкой торчавшего из земли. Затрещали корни, с шепотом осыпалась земля, и я его откатил. – Как ребенок, кстати? – спросил я. Не спросить я не мог, и, прах тебя побери, Дорик, почему надо было ответить именно так?! – Который? К столбу была прислонена лопата. Я всадил ее в землю. Прах тебя побери, Ле Дорик. – Наша с Фризой, – продолжил Дорик, помолчав, – через год, думаю, пойдет на комиссию. Нужно спецобучение, корректировка, но в целом девочка функциональная. Ла у нее, наверно, никогда не будет, но и тут жить не придется. – Я не о ней спрашивал. Лопата лязгнула о новый камень. – И уж конечно, не о том, который полностью мой. – Во фразе была пара ледяных осколков, и Дорик с силой запустил их в меня. – Ты спрашивал о своем и моем. А ты не знал, гадский ты андрогин. – Он здесь навсегда, но он счастлив. Хочешь, проведай его… – Нет. – Еще три лопаты земли. – Хороним Белыша и идем. – Куда, например? – Ла Уника сказала нам вдвоем пойти и убить то, что убило Фризу. – А, это. Я знаю. – Дорик отошел к ограде, нагнулся. – Помоги. Мы подняли вздутое, резинистое тело и оттащили к яме. Оно перевалилось через край и глухо ударилось внизу. – Ты должен был ждать, пока я не приду, – сказал Дорик. – Я не могу ждать. Пошли сейчас. – Если хочешь вместе, то подождешь. – Почему это? – Потому, Лоби, что я им сторож – тем, кто в Клетке. – Да гори она огнем, Клетка твоя! Я сейчас хочу идти! – …Мне нужно обучить нового сторожа, укомплектовать все: учебную часть, кладовую. Потом еще особые рационы, и нужно проверить убежище… – Брось все к свиньям, Дорик, пошли. – Послушай, Лоби. У меня тут трое детей. Один твой, один – девушки, что ты любил. И один целиком мой. Двое, если любить их, и заботиться, и терпение прилагать, со временем могут отсюда выйти. – Двое, говоришь? – Вдох заплутал в груди. – А мой, значит, тут останется. Все, я пошел. – Лоби! Я замер, оседлав изгородь. – Лоби, ты в реальном мире живешь. Он с чего-то начался, он к чему-то движется, меняется. Но в нем есть хорошо и плохо, как-то поступать – правильно, а как-то – нет. Ты этого никогда не хотел признать, даже в детстве, но пока не признаешь, ты будешь несчастлив. – Это ты про меня в четырнадцать лет говоришь. – Нет, это я про тебя сейчас. Фриза мне много… Я соскочил с изгороди и пошел сквозь деревья. – Лоби! – Чего тебе? – Я продолжал идти. – Ты меня боишься. – Не боюсь. – Постой, я тебе покажу… – Показывать ты мастер, в темноте особенно! – крикнул я через плечо. – Этим и инакий, да? Я перешел ручей и полез по камням, злой, как Элвис. Не к долине, а кругом, где круче. Ломил в темноте и лупил по встречным веткам, по листьям… Потом в тенях кто-то возник, насвистывая. Здесь сплошь безумцы. Редко кто знает этот мир и понимает, что по чужим лекалам ничего не сошьешь, ибо не бывает у двоих одного мнения. Тот, кто при свете дня слывет мудрецом, ночью не будет объявлен сумасшедшим. Никколо Макиавелли, письмо к Франческо Веттори
[29] В каждом предмете, в каждом событии опыт выявляет для него присутствие чего-то иного. Жан-Поль Сартр. Святой Жене, паяц и мученик Я остановился. Звук сухих листьев под ногами, звук папоротника, скользнувшего по плечу, приблизился сзади и остановился тоже. Холмы начали сереть по верхнему краю. – Лоби? – Передумал насчет?.. Вздох. – Да. – Ну, пошли тогда… Почему передумал? – Так, случилось кое-что. Дорик не сказал что, а я не спросил. Шли молча, потом я заговорил: – Знаешь, Дорик, то, что у меня к тебе, так же близко к ненависти, как то, что было с Фризой, – к любви. – Значит, не так уж близко, чтобы сейчас беспокоиться. Ты все о себе, Лоби. Пора тебе взрослеть. – И ты мне поможешь, да? В темноте? – Уже помогаю. Утро, пока мы шли, стало кармазином просачиваться от земли наверх. С первым светом у меня странно отяжелели веки, голову как камнями набили. – Дорик, ты всю ночь пахал, да и я часа три прихватил всего. Может, поспим? – Подожди, пусть рассветет побольше, чтобы ты не сомневался, что это я. Странный ответ. Дорик маячил серой тенью. Когда на востоке набралось порядочно кармазина, а остальное небо посинело, я стал искать место. Я еле волочил ноги, и всякий раз, как взглядывал на солнце, мир расплывался слезами. – Давай здесь, – сказал Дорик. У подножия скалы была каменная выемка. Я свалился в нее, Дорик тоже. Лежали, разделенные мачете. Помню секунду света, золотящего руку, и спину, скругленную к моему животу. Потом уснул. Я тронул руку, тронувшую мое лицо, удержал ее на глазах, и веки распахнулись сами собой. – Дорик?.. На меня глядела Нативия. Мои пальцы были переплетены с ее, баюкались в люльках ее перепонок. Она смотрела испуганно, дыхание, вылетавшее из раскрытых губ, перехватило мне дух. – Добри! Йон! – крикнула она куда-то наверх холма. – Он здесь! Я сел: – Где Дорик?.. Огромными скачками приближался Добри, за ним бежал Йон. – Лоби, – выдохнул Добри, – Ла Уника хочет с тобой поговорить… Перед походом. Они с Ло Кречетом хотят… – Вы там Ле Дорика не встретили? Куда его понесло? И тут я увидел, как идет трещинами точеный оникс Йоновой мордочки. – Ле Дорик умер, – сказал Йон. – Они тебя за этим звали… – Что? – Перед рассветом, в Клетке, у входа, – сказал Добри. – Он хоронил Белыша. Помнишь моего… |