Книга Медленные пули, страница 172 – Аластер Рейнольдс

– И это все, что вы можете нам дать? – скептически спросила Тимелия. – Несколько страниц с невнятными чертежами и загадочными формулами?

– Я даю больше, чем когда-либо было в распоряжении большинства цивилизаций. Предлагаю вам начать думать над всем этим прямо сейчас.

– Я передам это Дрозду, – сказал Фазан, беря чертеж реактивного двигателя, чтобы убрать его к себе в портфель.

– Только после того, как все это будет скопировано, а копии помещены в архив, – твердо произнес Кукушка. – И надо постараться, чтобы ни один из этих секретов не попал в Теневые Земли. – Он снова повернулся к Мерлину. – Несомненно, вы размышляли надо всем этим.

– Немного.

– Вы впервые столкнулись с планетой наподобие нашей, которой предстоит умереть?

– У меня есть кое-какой опыт. Некогда была планета…

– Что с ней произошло? – спросил Кукушка, не дав Мерлину закончить.

– Она погибла.

– Сколько человек спаслось?

На миг Мерлин потерял способность отвечать. Казалось, слова застряли в горле, тяжелые, словно камни.

– Выживших было всего двое, – тихо сказал он. – Два брата.

Обратный путь к «Тирану» был самым долгим в его жизни. С тех самых пор, как он принял решение покинуть Лекиф, он раз за разом возвращался к этой ситуации и прокручивал ее в голове. Ему всегда представлялось, как ошеломленная новостями, но не устрашенная толпа аплодирует, а он, Мерлин, вскидывает руку в салюте, подбадривая людей. Он оказался не готов к холодному молчанию слушателей и к тому, как осуждающе они глядели на него, когда он покидал низкие здания авиабазы. Их невысказанное отвращение висело в воздухе.

Лишь Кукушка проводил его до самого трапа «Тирана». Старый солдат застегнул свое пальто наглухо, хотя ветер стих и не было холодно.

– Простите, – сказал Мерлин, уже поставив ногу на ступеньку трапа. – Я и вправду не могу остаться.

– Мне кажется, будто в тебе два человека, – негромко проговорил Кукушка. – Один из них храбрее, чем он о себе думает. А второму еще стоит поучиться храбрости.

– Я не убегаю.

– Но все же ты от чего-то бежишь.

– Я должен уходить немедленно. Если Паутина будет повреждена еще сильнее, я, возможно, даже не сумею добраться до следующей системы.

– Тогда делай то, что считаешь правильным. Я непременно передам Минле привет от тебя. Она будет очень скучать по тебе. – Кукушка помолчал и запустил руку в карман. – Чуть не забыл отдать вот это. Она бы ужасно на меня обиделась, если бы я забыл.

Кукушка протянул Мерлину небольшой камешек, размером с монету, отсеченный, видимо, от куска побольше и оправленный в окрашенный металл, так, чтобы его можно было носить на шее или запястье. Мерлин с интересом рассмотрел камешек, но, по правде говоря, не увидел в нем ничего примечательного. В своих путешествиях он тысячи раз подбирал и выбрасывал куда более красивые экземпляры. Камешек был выкрашен в красный цвет, чтобы подчеркнуть красивую текстуру поверхности – параллельные линии, словно страницы книги со стороны обреза, но только эти полоски ритмично расширялись и сужались, чего Мерлин не видел ни в одной книге.

– Скажите ей, что он мне очень понравился, – попросил он.

– Это я дал камешек моей дочери. Она решила, что он красивый.

– А где вы его нашли?

– Я думал, вы торопитесь улетать.

Мерлин сжал камень в руке:

– Вы правы. Я уже должен быть в пути.

– Камень принадлежал моему пленнику, человеку по имени Веретенник. Один из их величайших мыслителей. Ученый и солдат, прямо как я. Я восхищался его блестящим разумом издалека, как и он, надеюсь, моим. Однажды наши агенты схватили его и привезли в Небесные Земли. Я не имел никакого отношения к его похищению, но обрадовался, что мы можем наконец-то встретиться на равных. Я был уверен, что он, как разумный человек, выслушает мои доводы и поймет, насколько это мудро – перейти на сторону Небесных Земель.

– И он согласился?

– Ни в коей мере. Он так же твердо придерживался своих убеждений, как и я своих. Мы так и не стали друзьями.

– Откуда же взялся этот камешек?

– Перед смертью Веретенник придумал способ помучить меня. Он дал мне этот камень и сказал, что узнал с его помощью нечто очень важное. Нечто, способное изменить наш мир. Нечто, имеющее космическое, всеобъемлющее значение. Говоря это, он смотрел в небо. И едва ли не смеялся. Но так и не сказал, что это за секрет.

Мерлин еще раз оценивающе взглянул на камень:

– Я думаю, Кукушка, он играл с вами.

– Постепенно я и сам пришел к этому же выводу. Однажды Минла увидела, как блестит этот камень, – после смерти Веретенника он долго лежал у меня на столе, – и я разрешил ей забрать его.

– А теперь он мой.

– Вы много значите для нее, Мерлин. Она хотела что-нибудь дать вам в благодарность за ваши цветы. Возможно, когда-нибудь вы забудете нас всех, но, пожалуйста, не забывайте мою дочь.

– Не забуду.

– Я счастливец, – сказал Кукушка. Голос его смягчился, как будто он больше не осуждал Мерлина. – Я умру задолго до того, как эта ваша Паутина рассечет наше солнце. Но вот поколению Минлы такого везения не достанется. Они будут знать, что их мир приближается к своему концу и что каждый год приближает это событие. Они проведут всю свою жизнь, зная о нависшей над ними угрозе. Они никогда не изведают подлинного счастья. Я не завидую ни единому мгновению их жизни.

И в Мерлине что-то дрогнуло, исчез какой-то мысленный сбой, который он ощущал много часов, не признаваясь себе в этом. Практически не успев осмыслить собственные слова, он сказал Кукушке:

– Я остаюсь.

Его собеседник, возможно заподозрив подвох или двусмысленность, порожденную переводчиком, прищурился:

– Мерлин?

– Я сказал, что остаюсь. Я передумал. Возможно, я всегда знал, что должен так поступить, или это все из-за ваших слов о Минле. Но я никуда не лечу.

– Об этом я только что говорил, – сказал Кукушка. – О том, что вас как будто двое и один из них храбрее другого. Теперь я знаю, с кем из них разговариваю.

– Я не чувствую себя храбрым. Мне страшно.

– Значит, я знаю, что это правда. Спасибо, Мерлин. Спасибо, что не бросаете нас.

– Есть одна загвоздка, – сказал Мерлин. – Если я хочу быть вам полезен, я должен видеть все до самого конца.

Кукушка был последним, с кем он общался перед уходом в анабиоз.

– Двадцать лет, – сказал Мерлин, указывая на выставленные параметры, откалиброванные по времени Лекифа. – Все это время вы можете обо мне не беспокоиться. «Тиран» обо всем позаботится. Если возникнут сложности, корабль либо разбудит меня, либо отправит проктора искать помощь.