Книга Соблазн двойной, без сахара, страница 7 – Тальяна Орлова

И, едва только водитель обозначился у машины, одна пара рук меня зашвырнула на заднее сиденье и тут же с двух сторон меня прижали. А они вообще-то немаленькие! Тесновато. Я поерзала, но когда дошло, то нервно воскликнула:

— Вы это специально, что ли, устроили?

— Нет, конечно, — фальшиво протянул Андрей Николаевич. — Кто же специально будет ругаться, лишь бы ты забыла о том, куда мы едем…

И Константин Сергеевич закончил на той ж ноте:

— И даже сама поездку организовала. Сразу видно, что очень хочешь срочно переодеться, а до сих пор притворялась.

Я охнула. Подумала немного — и снова охнула. Куда я попала? Они беспощадно пользуются моей наивностью! Веселятся, глумятся, тащат меня куда-то… как будто я не секретарь, а какая-то забавная зверушка! Да они мною просто от работы отвлекаются!

Меня, одеревенелую, обиженную и переосмысливающую все свое существование, под белы рученьки так же вывели из машины. И только после этого я задышала. А во время поездки казалось, что они буквально давят на меня своим присутствием. Утешала нелепая мысль: если бы кто-то из них ко мне приставал, то вряд ли бы выбрал момент, когда это делает и второй. Оказаться наедине с одним из них в такой же близости почему-то казалось намного более неловким.

Константин Сергеевич на входе в магазин коснулся двумя пальцами моей спины и наклонился, чтобы сказать почти в самое ухо:

— Расслабься, Анют. Еще не поняла, что ты и провоцируешь желание тебя растормошить? Вот прямо всем своим видом кричишь: «Возьмите меня и приведите в чувство!».

— Я не кричу!

— Или просто «Возьмите меня»… Я еще не определился.

— Константин Сергеевич!

— Кто? А, ну да. Только не начни опять краснеть, Анют! Да что же ты творишь, бессердечная?

Из двоих мой босс казался все же более вменяемым, потому я обратилась к нему:

— Андрей Николаевич, ваш друг говорит какие-то дикие вещи. В мои обязанности входит его слушать?

Он посмотрел на меня. Глаза сузились до узких щелочек… Вот, именно об этом выражении лица Светлана и упоминала с особой настойчивостью.

— Анна, я принял тебя на работу. Но не подписывался на то, чтобы голыми руками останавливать торнадо.

— Вы о чем?

— Сама от него отбивайся.

— Но…

— А у меня к тебе всего два вопроса: тебе нужна эта работа, и какой у тебя размер?

Да что ж такое-то? Они будто бы сговорились довести меня до обморока. Теперь уже возвращение в родительский дом не казалось такой уж ужасной перспективой. Я попыталась сощуриться точно так же, как он:

— Андрей Николаевич, это ультиматум? Или я покорно принимаю все эти… переодевания, или пишу заявление?

— Путаешь термины, Анна. Это были обычные вопросы, а ультиматум — это, например: ты сама заходишь в примерочную, или мы заходим вместе с тобой. Чувствуешь, разница принципиальная?

Я тотчас осознала:

— Не надо со мной в примерочную!

Он неожиданно тепло улыбнулся:

— Тогда сорок второй?

— Ага, — смирилась я окончательно.

Удивительно, но через пару минут мне в руки впихнули вполне приличный костюм: юбка до колена и приталенный пиджачок. После бесшабашного натиска я была готова к чему угодно, включая развратное нижнее белье, вместо нормальной одежды. А тут… ничего вопиющего. Это неожиданно успокоило. Или я уже попросту устала психовать.

В примерочную мои пленители, к счастью, не пошли. Остались снаружи, зато я могла слышать их голоса.

— Меня обуревают смутные фантазии о латексе, — мечтательно протянул Константин Сергеевич.

Его друг рассмеялся:

— Не все сразу.

— Эх… — тот тяжело вздохнул. — Подожду день-другой.

— Держи себя в руках, Костя! Что-то я не припомню, чтобы мы твою Светланку переодевали.

— Ее не так интересно.

— Интересно ему… Осторожнее, торнадо. И не мешай моей секретарше работать. А то я твоей Свете устрою такие же фейерверки, будешь знать.

— Устрой, — тот согласился легко. — Андрей, а если мы будем каждую неделю меняться секретаршами, то это какое-то извращение или рабочий процесс?

Андрей Николаевич вместо ответа расхохотался еще громче. Я уже застегивала замок на юбке, но буркнула:

— Вы ведь понимаете, что я вас слышу?

— Так для тебя и говорим. Выходи уже.

Я напоследок глянула на себя в зеркало. У Андрея Николаевича, похоже, глаз наметан, что он сходу и размер угадал, и модель выбрал такую, которая села, как влитая. Да и синий мне всегда шел — голубые глаза от этого становятся ярче. Отодвинула шторку, сделала пару шагов вперед, не дождалась никакой реакции. Потому раскинула руки и крутанулась.

Обычно в фильмах, когда девушка неожиданно преображается новым нарядом, трепетные юноши хором ахают, а главный герой застывает на месте с отвисшей челюстью. Очевидно, я оказалась не в одном из таких фильмов.

— Нормально вроде, — Константин Сергеевич пристально осматривал костюм.

— Обувь вообще не в тему, — добавил Андрей Николаевич. — Но сидит хорошо.

Видимо, это означало, что образ получил холодное одобрение, и на том моя экзекуция окончена.

Но обрадовалась я рано. Константин Сергеевич отправился заплатить, но Андрей Николаевич махнул в сторону стеллажей с туфлями.

— Надо что-то на каблуке, Анна.

Но с ним все-таки разговаривать было намного проще, потому я решилась:

— Андрей Николаевич, а может быть, хватит? Я благодарна вам, честно. И очень довольна своим внешним видом. И надеюсь, что в этом костюме больше никого не буду раздражать. Но…

Он перебил:

— Но твое терпение закончилось еще в ресторане?

— Именно! — я обрадовалась тому, что меня так верно поняли.

И он вдруг уставился на мое лицо. Уже привычно сощурился, но теперь в его глазах плескалась не серьезность, а веселье:

— Начинаю понимать, почему Костя так зацепился. Ты как будто всего на свете боишься, нас с ним стесняешься, но пытаешься сопротивляться. Откуда такая неуверенность в себе? Дай руку.

Я не успела отреагировать, он сам подхватил мою ладонь, замер на секунду и отпустил:

— Я был прав, ты вся трясешься. Чего конкретно ты боишься? Что мы выставим тебе счет?

Я растерялась окончательно:

— Даже не знаю… А выставите?

— Нет. Костя это делает, потому что он всегда поддается порывам.

— А почему вы ему помогаете?

Он улыбнулся шире. С ума сойти, какие у него глаза! Зеленые, глубокие, всегда с каким-то подтекстом.