Книга Дракула, любовь моя, страница 106 – Сири Джеймс

— Ты должна порвать с прошлым и двигаться дальше.

— Это проще сказать, чем сделать.

— Ты говоришь так только потому, что не знаешь, какая жизнь тебя ждет. — Николае снова обнял меня и с любовью посмотрел сверху вниз. — Я женюсь на тебе, и мы будем вместе, вечно.

— Ты не можешь на мне жениться. Я уже замужем.

— Только в этой жизни. Ты умрешь и возродишься, станешь совершенно новым существом и моей невестой. Мы познаем такое счастье, о каком до сих пор лишь мечтали. Ведь никто на свете не подходит друг другу больше нас.

Я кивнула, поддаваясь его чарам, и сказала:

— Не могу поверить, что это происходит на самом деле.

— Прошу тебя, поверь, дорогая. Мы предназначены друг другу судьбой. Если у тебя остались сомнения в этом, отринь их. Я обдумал слова той старой цыганки о том, что ты связана с ними по крови. Это подтверждает мою догадку, которая возникла, когда я увидел твою фотографию и письма и исполнился желания разыскать тебя. Помнишь, я говорил, что у моей жены была сестра-близнец?

— Челестина.

— Дочь Челестины украли цыгане, и никто ее больше не видел.

— Ты хочешь сказать… По-твоему, я происхожу от… — Я затаила дыхание.

— Да. Теперь ты понимаешь. Мы созданы друг для друга, любимая. Ты моя награда за века одиночества. — Он вновь поцеловал меня, схватил за руку и с энтузиазмом добавил: — Идем. Мне столько нужно тебе показать.

Мы поднялись по широкой винтовой каменной лестнице и пошли по длинному коридору. Путь освещали лампы с открытым пламенем, висевшие в держателях на стенах. Дракула открыл тяжелую дубовую дверь. За ней обнаружились комфортабельно обставленная спальня и гостиная, очень похожие на те покои, которые Джонатан описал в дневнике. Несколько ламп уже горело. Я тихо ахнула, поскольку увидела на кровати прекрасное платье из изумрудного шелка, которое Дракула подарил мне в гостиной в Карфаксе. Рядом лежала пара шелковых туфелек в тон.

— Я привез их с собой в надежде, что однажды ты их наденешь, но, похоже, они пригодятся нам прямо сейчас.

Я поняла смысл его слов. Моя собственная одежда и обувь понадобятся, чтобы нарядить тело в лесу.

— Я надену их.

Он любезно поклонился и вышел из комнаты. Я с радостью избавилась от забрызганного кровью платья и обуви, но с глубокой печалью рассталась со своим любимым белым плащом, хотя он был не менее грязным. Изумрудное шелковое вечернее платье и туфельки сели как влитые. Зеркала, разумеется, не было, но я открыла дверь, впустила Дракулу и благодаря его восхищенной реакции ощутила себя Золушкой, преображенной и готовой ехать на бал.

— Ты великолепна! — С сияющими глазами он схватил меня за руку, закружил, как в танцевальном зале, затем привлек к себе, достал из кармана маленькую коробочку и протянул мне. — У меня есть еще кое-что. Надеюсь, тебе понравится.

Я открыла коробочку и увидела красивую золотую брошь в виде птицы. Ее хвост и оперение были усыпаны рубинами, сапфирами, изумрудами и жемчугом.

— Ах! — Я узнала мифическое существо. — Это феникс.

— Говорят, что он живет тысячу лет, сгорает в пламени и возрождается из пепла, чтобы жить вновь.

— Бессмертная, — прошептала я.

— И моя, навсегда! — Он приколол брошь к лифу платья, пристально взглянул на меня своими обворожительными глазами и страстно поцеловал.

Прежде чем я успела поблагодарить, Николае вновь схватил меня за руку и с неприкрытым возбуждением повел на экскурсию по замку, показывая, что же скрывалось за бесконечными запертыми дверями. Одной из его любимых комнат оказалась прекрасно оборудованная художественная мастерская, в которой он рисовал и лепил. Десятки холстов стояли вдоль стен. Здесь были портреты его сестер и романтические наброски любовников, одетых в старомодные наряды, а также искусно написанные европейские пейзажи: величественные горы, увенчанные снежными шапками, поля и долины, усыпанные цветами, зеленеющие леса, сверкающие озера и реки. Крошечные фигурки устраивали пикники, бродили в одиночестве или путешествовали группами.

— Они чудесны. Это все твои работы?

— Да.

Меня тронуло то, что картины поведали о его одиночестве, романтической натуре, любви к природе, стремлении путешествовать и общаться с людьми.

— А те, в библиотеке?

— В основном мои. Некоторые — Яна Брейгеля Старшего [24] и Питера Пауля Рубенса.

Неудивительно, что они показались знакомыми!

— У тебя есть работы Брейгеля и Рубенса? — изумленно переспросила я.

— Я учился с ними в Антверпене в начале семнадцатого века. Мы были добрыми друзьями. Потом они узнали, кто я, и весьма настойчиво попросили уехать.

— Какую увлекательную жизнь ты вел! — покачала я головой в благоговейном изумлении.

— Не без того. А твоя жизнь, дорогая, только начинается.

Он снова взял меня за руку и отвел по коридору в очередное помещение. Я вошла и затаила дыхание. Комфортабельно обставленная музыкальная комната была увешана элегантными гобеленами и освещена множеством ламп и роскошных канделябров. В камине горел ослепительный бездымный огонь. В комнате стояли клавесин, рояль и не меньше полудюжины других музыкальных инструментов.

— Можно? — Я инстинктивно двинулась к роялю.

— Чувствуй себя как дома.

Я села на скамейку и принялась играть отрывок из Мендельсона, который знала наизусть. Дракула взял скрипку и подыграл мне искусно и от чистого сердца. Когда мы закончили, я невольно засмеялась от радости.

— На остальных инструментах ты играешь так же хорошо, как на скрипке?

— На одних получше, на других похуже.

— Ты на редкость образован.

— Имея в своем распоряжении вечность, можно многого достичь.

Я умолкла, вновь вспомнив о своем неотвратимом будущем. Такова ли будет моя жизнь? Дни и ночи рядом с Дракулой, полные прекрасной музыки, чтения, бесед и искусства… и так до скончания веков? Волнующая мысль, но, задрожав от предвкушения, я невольно сжалась от страха. Все это по-прежнему казалось совершенно фантастическим, невозможным и… пугающим.

Я взглянула на Дракулу со скамейки у рояля и спросила:

— После того как мы разыграем мою смерть, что будет дальше?

— Разумеется, ты останешься здесь со мной, — пожал он плечами. — Я позабочусь о тебе, пока ты не умрешь.

— А когда это случится?

— Сложно сказать. Каждый идет своим путем.

Мои опасения росли.

— Умирать — это больно?