Онлайн книга «Говорит Москва»
|
Слышно, как открывается противоположная дверь. – Зоя Игоревна, здравствуйте. Я услышал, что вы уже вернулись, тут дело одно… – Но подчёркнуто строгий голос Владимира вдруг сбивается на искреннюю радость: – Гера? Герка! Ты?! Какими судьбами! – Вовка! Слышно, как обнимают друг друга, терзая за плечи. – Зайчик, это же Герка, мы же вместе служили! – кричит сосед на весь коридор. – Да ты где сейчас? Как? – Да вот, как-то… – Гера говорит смущённо, зажато. – Сам-то где? – Погоди, да чего ж мы в коридоре? Идём ко мне! Зой, зайдёшь? – Владимир гостеприимно распахивает дверь своей комнаты. – Так вы? Так это?.. – теряется гость. – Это Владимир, мой сосед, – подчёркнуто отстранённо представляет Зоя. – А это Георгий. Хотя я вижу, что вы знакомы. – Знакомы-знакомы, сколько лет, сколько зим. Зайчик, зайдёшь? По такому поводу. – Нет, спасибо. Светлана Александровна скоро вернётся, мне бы не хотелось вам мешать. А кроме того у меня вот, есть чем заняться. Она как будто что-то показывает, что держит в руках, а потом тянет на себя дверь, чтобы закрыть. – Зоя! Ну, так я завтра… – Да, заходите, – отвечает и прикрывает дверь за собой. Машинка так и строчит. – Что это было? – спрашивает мать, не отрываясь от работы. – Сцена из семейного театра? – Ты всё слышала? – Да вся квартира, я думаю, слышала. – Ах, мама, это всё так глупо, – вдыхает Зоя. Потом проходит по комнате. – Я тут «Новый мир» принесла почитать. До завтра дали в библиотеке. Вот здесь: Александр Солженицын, «Один день Ивана Денисовича». Говорят, это прямо очень нужно. – Ну что ж, дали так дали. Значит, будем читать. – Слышно, как мать берёт в руки журнал, листает страницы. – Ты мне лучше скажи, кто этот был. – Георгий. Познакомились в библиотеке. Он следующий в очереди. А Володя его, оказывается, знает. – Ну что ж, может, оно и к лучшему, – говорит мать. – Что он в этой очереди следующий. И снова всё стихает. Квартира полнится бледным, неживым светом. Артём понимает, что его пугают эти провалы, эти обмороки, когда пространство вдруг становится самим собой – пустым, неживым, вымороченным. Никогда не знаешь, чего в следующий раз от него ожидать. – Бывает всё на свете хорошо, в чём дело, сразу не поймёшь, – вдруг запевает кто-то молодым, полным жизни весёлым голосом. – А это просто дождь прошёл, нормальный… Ребята, потихоньку, потихоньку! Так, вот, так… – Олег, Олег! Нельзя поосторожней?! Олег, они же всё сейчас вдребезги! – Ничего, мам, нормально. Мы с ребятами нежно… Эй, старик, угол, не видишь! Смеются, перекрикиваются – молодые, здоровые голоса. Звук передвигаемой мебели. Поднапрячься – и можно вытащить вдвоём стол или целый шкаф. Большой платяной шкафище. Застрять с ним в коридоре. Со смехом торчать в дверном проёме, изводя мать. Петь или насвистывать, как будто тебе всё нипочём. – Угол! Олег, вы угол отобьёте! – Да поворачивай же, ну! – Застряла махина. – Чувак, без портяги не обойдёмся. Дружный смех. – Володя! Володя, ну помоги же им, смотри, что делают! Его голос слышен глухо – он стоит на лестничной клетке, командует оттуда, чихвостит молодых. Наконец, сдвинули. Вытащили. Поволокли вниз по лестнице. – Смотри: все уезжают, все! Всем нормальные квартиры дают уже. Светка вон тоже увозит своего благоверного, от Зойки подальше. – За соседней дверью Удальцова пилит мужа. Даже, кажется, лупит его чем-то по пьяной харе, вроде мокрой тряпки – звук смачный, чавкающий. Дядя Коля только мычит, вяло отмахивается. – Связалась я с тобой на свою голову! Всю жизнь в этой дыре! Так и сдохнем здесь… с этими! – Не бойся, Катерина, всех расселят. Прав… Правительство обещало – расселят всех, – бормочет нетвёрдыми губами. Дверь квартиры открыта. Внизу ещё перекликаются грузчики. Гуляет сквозняк, и мерещатся запахи еды с кухни, запахи нагретого асфальта и июньских тополей с улицы. Она поднимается по лестнице, она проходит по коридору. Он узнаёт её шаги. В них уже нет прежней лёгкости, но он всё равно узнаёт: это она. Точно – она. Входит к себе, но не запирает дверь. Она кого-то ждёт. Да вот – шаги по лестнице. Мужские, уверенные, быстрые. Зашёл в квартиру. Заглянул в свою комнату, окинул взглядом пустые углы, покрутился. Вышел. Постоял у её двери. Тихонько открыл. – Зоя? Ты дома? Не отвечает – он и так знает, что она его ждёт. Входит, притворяет дверь за собой. – Зоя, ну вот, мы, собственно… – Да, да, хорошо, что так получилось, я вас со Светой поздравляю. – Далеко, конечно, эти Кузьминки, деревня какая-то, но знаешь, всё-таки своё жильё… – Да, конечно, понимаю. – Но говорят, метро будет скоро. Будешь к нам в гости ездить? На метро… Он бодрится. Но смолкает – на большее его не хватило. Подходит к ней ближе. Близко. Не шевелится. Не слышно даже, как дышит. – Зоя. Зоюшка. Ну, ты, что… – Всё нормально. Ты видишь. Я рада за тебя. – Зоя, ну, прости меня. Но я же не мог… Ты же знаешь… по-другому – я не… – Я всё понимаю. Тебе не за что извиняться. Ты мне ничего не должен. Совсем ничего. – Зоя… – Володя, прекрати. У тебя начинается новая жизнь. В неё надо входить с лёгким сердцем. И без лишнего груза. Он ничего не отвечает. От их молчания, от тишины Артёму кажется, что он оглох. Слышит, как шумит кровь в ушах. Время тянется, тянется, и хочется крикнуть, ударить что-то, разбить. Лишь бы не было этой тишины. Этого невыносимого молчания. Наконец, слышно, как он поворачивается, делает шаг к двери. Берётся за ручку. Но останавливается. – Зоя, уезжай тоже. Здесь больше жизни не будет. Ты же видишь. Это всё отжило. – Это мой дом, Володя. Я здесь родилась. Я каждый переулок тут знаю. Куда мне уезжать? – Привыкнешь. Жизнь не стоит на месте, Зоя! Ты просто это пойми. – Да, да, я помню, ты говорил, что наши дети будут жить в будущем, светлом и прекрасном. Ты до сих пор в это веришь? Даже вот сейчас? Он не отвечает, а откуда-то из глубины дома, с лестницы долетает молодое и бодрое: – Бывает всё на свете хорошо, в чём дело… Пап? Па? – Слышно в коридоре, гуляет эхо в соседней комнате. – Ма, его здесь нет. Шаги спускаются обратно, вниз. |