Книга Отпущение грехов, страница 32 – Фрэнсис Скотт Фицджеральд

— Апартаменты «Бурбон».

— Мисс Маргарет Донован, пожалуйста.

— Но зачем… — Тут телефонистка осеклась. — Будьте добры, подождите минутку. — Он не стал разъединяться; прошла минута, потом другая. Потом раздался голос телефонистки: — Я не могла сразу вам все сказать. С мисс Донован произошел несчастный случай. Она выстрелила в себя. Когда вы позвонили, ее как раз провозили через вестибюль, забирали в больницу Святой Екатерины.

— Это… серьезно? — отчаянно спросил Джордж.

— Сперва они решили, что да, но теперь говорят, что она поправится. Ее будут оперировать, извлекать пулю.

— Спасибо.

Он встал, повернулся к Кэй.

— Она пыталась покончить с собой, — произнес он натянуто. — Мне придется съездить в больницу. Я нынче вел себя довольно неуклюже и, полагаю, частично в ответе за это.

— Джордж, — внезапно произнесла Кэй.

— Что?

— А тебе не кажется, что впутываться в это довольно неразумно? Люди могут подумать…

— Плевать я хотел, что они подумают, — ответил он грубо.

Он прошел к себе в комнату и начал машинально собирать вещи. Заметив свое отражение в зеркале, он закрыл глаза, тихо вскрикнул от отвращения и даже не стал приглаживать волосы.

— Джордж, — позвала Кэй из соседней комнаты, — я тебя люблю.

— Я тебя тоже люблю.

— Звонил Жюль Ренар. Что-то такое говорил про рыбалку и про барракуду. Как ты думаешь, может, соберем компанию? Чтобы и мужчины, и женщины…

— Мне не очень нравится эта идея. Вся суть охоты на барракуду…

Внизу зазвонил телефон, он вздрогнул. Трубку сняла Долорес.

Она сразу сообразила, что это та дама, которая в тот день звонила уже дважды.

— Мистер Ханнафорд дома?

— Нет, — без запинки откликнулась Долорес.

Высунула язык и повесила трубку — в ту же секунду спустился Джордж Ханнафорд. Она помогла ему надеть пальто, встав при этом как можно ближе, открыла ему дверь и вышла вслед за ним на крыльцо.

— Миссер Ханнафорд, — вдруг сказала она, — эта мисс Эйвери, она уже пять-шесть раз сегодня звонила. А я говорю, вас дома нет, а миссус я об этом ни слова.

— Что? — Он уставился на нее, пытаясь понять, много ли ей известно.

— Она только что опять звонила, так я сказала, вас нету.

— Хорошо, — ответил он отрешенно.

— Миссер Ханнафорд.

— Да, Долорес.

— Я не зашиблась нынче утром, когда упала с крыльца.

— Ну и хорошо. Спокойной ночи, Долорес.

— Спокойной ночи, миссер Ханнафорд.

Джордж улыбнулся ей — слабой мимолетной улыбкой разрывая висевший между ними покров, неосознанно обещая возможный пропуск в мир тысяч восторгов и чудес, ведомый только ему, находящийся под его владычеством. Потом он зашагал к поджидавшей машине, а Долорес присела на крыльце, потирая руки жестом, который мог означать и экстаз, и муку, и принялась следить за восходом бледной, ущербной калифорнийской луны.

Весь тот день Марион была счастлива. Она бродила по их крошечной квартирке, заглядывала в детскую, помогала молоденькой няньке кормить детей с ложек, с которых капало; потом немного почитала на новом диване — то была самая экстравагантная вещь, которой они обзавелись за пять лет брака.

Услышав в прихожей шаги Майкла, она повернула голову и прислушалась; ей нравилось вслушиваться в его поступь, всегда осторожную, как будто рядом спят младенцы.

— Майкл.

— А… привет.

Он вошел в комнату — рослый, широкоплечий, худой, тридцатилетний; высокий лоб и добрые черные глаза.

— А у меня новость, — сказал он с ходу. — Чарли Харт женится.

— Не может быть!

Он кивнул.

— И на ком?

— На одной из барышень Лоренс из его родного городка. — Майкл помедлил. — В Нью-Йорк она прибудет завтра; полагаю, нужно для них что-нибудь сделать, пока она здесь гостит. Чарли, почитай, мой чуть ли не самый давний друг.

— Давай пригласим их на ужин…

— Я бы хотел устроить что-нибудь позначительнее, — прервал он. — Например, сходить в театр. Понимаешь… — Он опять запнулся. — Хочется сделать Чарли приятное.

— Ну хорошо, — согласилась Марион. — Только не будем слишком тратиться: мне кажется, от нас этого никто не ждет.

Он удивленно посмотрел на нее.

— В смысле… — продолжала Марион, — мы в последнее время очень редко видим Чарли. Можно сказать, и вообще не видим.

— Ну, ты же знаешь, какова жизнь в Нью-Йорке, — начал оправдываться Майкл. — Он очень занят, как и я. Он ведь сумел сделать себе имя; его, полагаю, просто рвут на части.

О Чарли Харте они всегда говорили как о своем самом давнем друге. Пятью годами раньше, когда Майкл и Марион поженились, они втроем с Чарли приехали в Нью-Йорк из маленького городка на Западе. В течение года с лишним они видели Чарли почти каждый день, и всякое их семейное приключение, всякий всплеск надежд и мечтаний находили у него незамедлительный отклик. Каждый раз, когда он появлялся в тяжелую минуту, ему удавалось придать ситуации оптимистичную, юмористическую окраску.

Разумеется, когда у Марион родились дети, ситуация изменилась; вот уже несколько лет они не звонили Чарли по ночам, чтобы сообщить, что прорвало трубу или обвалился потолок; впрочем, это размежевание происходило настолько постепенно, что Майкл по-прежнему говорил о Чарли с особой гордостью — так, будто виделся с ним каждый день. Некоторое время Чарли ужинал у них раз в месяц, и темы для разговоров не переводились. Впрочем, при расставании больше не звучало: «Я тебе завтра позвоню». Вместо этого говорилось: «Приходил бы ты к нам ужинать почаще», а через несколько лет — «Ладно, увидимся».

— Что же, я с удовольствием устрою небольшой прием, — сказала Марион, задумчиво глядя по сторонам. — Ты уже решил, когда именно?

— В следующую субботу. — Его темные глаза блуждали по половицам. — Сходим в джазовый клуб или еще что в таком духе.

— Нет. — Марион качнула головой. — У нас будет ужин, очень официальный, на восемь персон, а потом будем играть в карты.

Она уже прикидывала, кого бы пригласить. Чарли ведь художник и наверняка каждый день встречается со всякими интересными людьми.

— Можно, например, Уиллоби, — предложила она с некоторым сомнением. — Она вроде как актриса или что-то в этом роде, а он пишет для кино.