Онлайн книга «Отпущение грехов»
Сильвестр жестом отослал его прочь. «Официанты счастливы, потому что ничего лучшего у них никогда не было, — подумал он, — им не хватает воображения, чтобы чего-то хотеть». В девять часов, изнывая от скуки, он предался сну в своей невыразительной постели. II Как только Сильвестр покинул табачный магазин, Уолдрон Кросби вышел вслед на ним и, свернув с Пятой авеню на перекрестке, вошел в брокерскую контору. Из-за стола ему навстречу поднялся пухлый человек с подрагивающими руками: — Привет, Уолдрон! — Привет, Поттер, я просто заскочил, чтобы узнать худшее. Толстяк нахмурился. — Только что получили известия, — сказал он. — Ну и что там? Опять понижение? — Почти до семидесяти восьми. Мне жаль, старина. — Фью-ю! — Сильно погорел? — Дотла! Толстяк покачал головой, мол, как же он устал от такой жизни, и вернулся на место. Какое-то время Кросби сидел неподвижно, затем вошел в кабинет Поттера и снял телефонную трубку: — Дайте Ларчмонт восемьсот тридцать восемь. Его соединили. — Миссис Кросби дома? Ему ответил мужской голос: — Алло, Кросби, это вы? Говорит доктор Шипман. — Доктор Шипман? — В голосе Кросби послышалась внезапная тревога. — Да, я полдня пытался вам дозвониться. Ситуация изменилась, похоже, что ребенок родится сегодня вечером. — Сегодня вечером? — Да. Все идет хорошо. Но вам лучше приехать немедленно. — Скоро буду. До свидания. Кросби повесил трубку и направился к двери, но вдруг замер, будто его осенило. Он вернулся к телефону и набрал на этот раз манхэттенский номер: — Алло, Донни, это Кросби. — Привет, дружище. Ты меня удачно поймал, я как раз собирался… — Погоди, Донни, мне позарез нужно место, срочно! — Для кого? — Для меня. — Как это, что за… — Не важно. Расскажу позже. Есть у тебя что-то для меня? — Ну, Уолдрон, сейчас все не бог весть, разве что клерком. Может, в следующий… — Сколько платят? — Сорок, ну, сорок пять в неделю. — Годится. Завтра же приступаю. — Хорошо. Но скажи мне, старина… — Извини, Донни, мне надо бежать. Кросби выскочил из брокерской конторы, с улыбкой махнув Поттеру рукой. На улице он вытащил горсть мелочи, придирчиво ее пересчитал и подозвал такси. — Центральный вокзал — быстро, — сказал он шоферу. III В шесть часов вечера Бетти Тиэрл закончила письмо, вложила в конверт и надписала на конверте имя мужа. Она вошла в его комнату и, поколебавшись мгновение, положила на кровать черную подушку, а на нее — белое письмо, так он просто не сможет его не заметить, когда вернется. Затем, окинув комнату скользящим взором, вышла в коридор и поднялась по лестнице в детскую. — Клэр! — тихо позвала она. — Мамочка! — Клэр бросила кукольный домик и стремглав подбежала к матери. — Клэр, а где Билли? Билли тут же вылез из-под кровати. — А ты мне что-то принесла? — вежливо поинтересовался он. Мама в ответ засмеялась, но вдруг поперхнулась, подхватила обоих детишек и осыпала их страстными поцелуями. Она заметила, что беззвучно плачет, и горячие детские щечки кажутся прохладными по сравнению с внезапным жаром, который охватил все ее тело. — Береги Клэр, Билли… мальчик мой… всегда. Билли смотрел на нее растерянно и с каким-то благоговейным страхом. — Ты плачешь, — укорил он ее. — Я знаю… знаю… да. Клэр пару раз неуверенно всхлипнула, помедлила, а затем прижалась к матери и разразилась оглушительным ревом. — М-мне плохо, мамочка, мне так плохо! Бетти тихо утешала дочку: — Мы больше не будем плакать, Клэр, детка, не будем. Но когда она выпрямилась и собралась уходить, в ее взгляде, обращенном к Билли, сквозила немая мольба, напрасная мольба — она это знала, — ведь сын был еще слишком мал, чтобы понять. Полчаса спустя она выносила к такси саквояж и вдруг остановилась в дверях и поднесла руку к лицу — в безмолвном признании, что вуали, скрывавшей ее от мира, больше нет. «Я сама так решила», — печально подумала она. Такси завернуло за угол, и она снова заплакала, борясь с искушением все бросить и вернуться домой. — О боже мой! — шептала она. — Что я делаю? Что же я наделала! Что наделала! IV Выйдя из номера Сильвестра, Джерри — тот самый узколицый бледный официант — отчитался перед старшим и сдал смену. Он сел на метро и отправился на юг, высадился на Уильям-стрит и, миновав два квартала, зашел в бильярдную. Через час он появился с сигаретой, поникшей в бескровных губах, и в нерешительности замер на тротуаре, будто собираясь с духом. Потом двинулся на восток. Вблизи одного из домов он неожиданно ускорил шаг, а потом вдруг снова замедлил, словно ему хотелось пройти мимо, но какое-то магнитное притяжение неудержимо влекло его внутрь, и он внезапно передумал и свернул к дверям дешевого ресторанчика — то ли кабаре, то ли китайской забегаловки, — где ближе к ночи собиралась весьма разношерстная публика. Джерри пробрался к столику в самом темном, самом укромном углу. Он сел в одиночестве, пренебрегая своим окружением, но это говорило о том, что Джерри не столько презирает его, сколько давно к нему привык, и заказал стакан кларета. Вечер был в разгаре. Дебелая пианистка выжимала последние соки из вдрызг заезженного фокстрота, а постный, безжизненный субъект подсоблял ей постной и безжизненной игрой на скрипке. Внимание посетителей обратилось к танцовщице в грязных чулках, явно злоупотреблявшей перекисью и румянами. Девушка готовилась выйти на эстраду, мимоходом любезничая с толстым воздыхателем за ближним столиком, который пытался поймать ее руку. Из своего угла Джерри наблюдал за парочкой у помоста, и пока он смотрел, ему показалось, что потолок исчез, стены расступились и разрослись высокими зданиями, а эстрада превратилась в империал автобуса на Пятой авеню прохладным весенним вечером три года назад. Толстый поклонник испарился, коротенькая юбчонка танцовщицы удлинилась, румяна сами собой стерлись со щек — и вот он снова, как встарь, рядом с ней отправился в головокружительное путешествие: огни в окрестных больших домах приветливо подмигивают им, а голоса на улицах сливаются в приятный дремотный рокот и обволакивают их. |