Книга Стрелок. Путь в террор, страница 19 – Иван Оченков

– Дак попросил бы хоть на штоф полугара, нешто отказали бы?

– Нельзя!

– Чего это – нельзя?

– Знаешь, – задумчиво сказал парень, – я в одной книжке когда-то прочитал, что нельзя ничего просить у тех, кто сильнее. Нужно будет – сами предложат.

– Ты, господин унтер, еще и книжки читал?

– Было дело. Маловато, правда, и все больше детективы всякие, но кто знал, что жизнь так обернется!

– Про что хоть книжка?

– Про Иисуса из Назарета.

– Акафист ^[21], что ли?

– Типа того. «Мастер и Маргарита» назывался.

– Ишь ты!

– Ладно, мужики, бывайте. Не поминайте лихом, если что.

У госпитального крыльца его уже ждала пролетка, в которой сидел донельзя довольный Барановский. Увидев выходящего Будищева, он не погнушался выйти ему навстречу и, крепко пожав руку, помог сесть в экипаж.

– Рад вас видеть, Дмитрий.

– Взаимно, Владимир Степанович.

– Ну и как вы себя ощущаете демобилизованным?

– А вы откуда знаете?

– Как вы мне тогда сказали? – засмеялся инженер. – Не задавайте неудобных вопросов, не получите уклончивых ответов!

– Подмазали эскулапов?

– И не только их.

– Н-да, мне теперь с вами до гроба не расплатиться!

– Прекратите, Дмитрий. Я вам жизнью обязан. К тому же вы, похоже, поделились своей удачей со мной.

– В смысле?

– Вы не поверите, но все мои недоразумения с казной каким-то невероятным образом разрешились. Начет снят, протоколы испытаний подписаны… я просто не знаю, что и сказать!

– Скажите: «Хрен с ним!»

– Как?

– Очень просто. Поднимите руку, потом резко опустите и…

– Боже правый, вы невероятны! – чуть не выпал от смеха из коляски Барановский.

– Кстати, куда мы едем?

– Ко мне домой. Паулина Антоновна ждет нас к обеду. Как хотите, но отказа я не приму.

– И в мыслях не было. Просто нельзя ли сначала домой? Хотя бы помыться и переодеться.

– А зачем? Вы прекрасно выглядите в своем мундире и с крестами.

– И с заплатками на шароварах!

Однако переполненный положительными эмоциями Барановский, и не подумав его слушать, потащил к себе. Квартиру инженер снимал в большом доходном доме в Сампсониевском проспекте ^[22]. Швейцар, грудь которого украшало несколько медалей, не без удивления посмотрел на прибывшего с барином унтера, однако скользнув взглядом по крестам, лишь высоко поднял брови. Поднявшись в парадное, они скоро оказались перед украшенной резьбой дверью, в которую хозяин решительно постучал.

– Надо бы звонок поставить, – как бы извиняясь, сказал он своему спутнику. – Но все как-то недосуг.

– Электрический?

– Господь с вами, откуда же взять этакую диковину!

– Напомните мне, как на фабрике будем. Сделаем.

Дверь открылась, и на пороге появилась горничная в накрахмаленном переднике и чепце.

– Здравствуйте, Владимир Степанович, – сделала она книксен и приняла у него шляпу и трость.

– Проходите, Дмитрий, не стесняйтесь. Это наша Глашенька, отдайте свое кепи ей.

Будищев внимательно осмотрел пышную фигуру прислуги и с легкой улыбкой протянул ей свой головной убор. Та недоуменно посмотрела на странного гостя, но возражать не посмела.

– Глаша, покажите, где у нас ванная комната, господину Будищеву надобно привести себя в порядок.

– Пожалуйте, – посторонилась она, и когда унтер прошел мимо, брезгливо сморщила носик от въевшегося в форму больничного запаха.

Сказать, что ванна была шикарна – не сказать ничего. Огромная, так что довольно рослый Дмитрий мог бы запросто в ней утонуть, опирающаяся на пол львиными лапами, она стояла посреди комнаты, в которой можно было запросто устроить гостиную. Стоящий в углу пышущий жаром титан намекал, что с горячей водой проблем нет. Пол и стены были выложены молочно-белой плиткой, а у умывальника было вделано большое овальное зеркало.

– Ты хоть пользоваться-то сумеешь? – с легким пренебрежением в голосе спросила горничная, не ставшая церемониться с нижним чином в отсутствие хозяина.

– Хочешь спинку потереть? – тут же отреагировал тот.

– Вот еще! – презрительно фыркнула Глаша и величественно выплыла из комнаты.

– Знойная женщина – мечта поэта! – ухмыльнулся ей вслед Дмитрий.

Не успел он разобраться с кранами, «знойная женщина» появилась вновь с полотенцами и парой нового белья, вероятно, пожертвованного Барановским.

– На-ка вот, переоденешься. И не забудь занавеску задернуть, а то мало ли…

– Спасибо, красавица. А ты всегда такая сердитая?

– Я, чай, в хорошем доме служу, и потому никакого баловства не позволяю! – с достоинством ответила девушка.

– Это правильно! – с готовностью поддержал ее Дмитрий. – Я вот тоже человек до крайности серьезный и положительный.

– Уж я вижу, – скривила губы горничная. – Поторапливайся лучше. Скоро на стол подавать, а господа сказали, что без тебя не сядут. Рубаху свою с портами в угол кинешь, я прачкам отдам.

Молодой человек не без сожаления во взгляде проводил глазами Глашу и коротко вздохнул. Как и абсолютное большинство представительниц женского пола в эти времена, она слыхом не слыхивала о фитнесе, диетах и тому подобных глупостях, но от ее пышной фигуры так и веяло здоровьем и какой-то первобытной красотой. Щеки ее были румяны и без косметики, соболиные брови сроду никто не выщипывал, а густые темно-каштановые волосы и не подозревали, что на свете существует перхоть.

– Эхма, кабы денег тьма – купил бы деревеньку да девок любил помаленьку! – хмыкнул Дмитрий, а потом, прислушавшись к организму, вздохнул. – А воду, походу, надо было холодную набирать!

Приведя себя в относительный порядок, он вышел из ванной комнаты и едва не налетел на стойко ожидающую его служанку. Та, ни слова не говоря, сделала ему знак идти за собой и решительно направилась по коридору. С тылу фигура девушки была ничуть не менее примечательна, и наблюдать за тем, как она движется, было довольно занимательно. К несчастью, путь их скоро закончился, и засмотревшийся на соблазнительно двигавшуюся Глашу Дмитрий оказался в просторной гостиной, где собралась семья изобретателя, во главе со своим патриархом – профессором Степаном Ивановичем Барановским.