Онлайн книга «По волнам жизни. Том 2»
|
— Не сметь его трогать! — Мы вас!! Патруль поднял ружья… Из солдатской среды повысовывались руки с револьверами. Вот-вот начнется стрельба… Делаю нечеловеческие усилия, мечась по эстраде, чтобы привлечь на себя внимание. Путем страшного напряжения голоса мне, наконец, удается перекричать ближайших. Замолкают. Понемногу кольцо замолкающих ширится, и я уже могу говорить. — Граждане!! Будьте же разумны! Не оскверняйте нашего праздника побоищем. Уладим дело мирно!.. Толпа понемногу затихает, хотя кое-где еще бурлят. — Гражданин офицер! Я вас прошу отложить арест на завтра. Сегодня — день свободы, и никого не надо свободы лишать! Очень вас прошу об этом! В толпе заревели: — Правда! Правда! — Сегодня — никаких арестов! Офицер, вероятно, и сам в душе был рад представившемуся случаю с честью выйти из трудного положения. Кивнул в знак согласия головой. Патруль уходит. — А вы, — говорю злополучному большевику, — больше не скажете ни слова. Не позволю! Исчезайте! Он скрылся в толпу, о чем-то еще жестикулируя. Днем Тем временем внимание народа отвлекается выезжающим из двора кортежем: четыре процессии направляются в четыре части города. Впереди каждой — оркестр полковой музыки. Затем — около десятка разукрашенных цветами и лентами экипажей. В них сидят банковые служащие с походными кассами и в белых туалетах наши барышни. У всех — через плечо красные ленты. Кортеж сопровождают цепи велосипедистов на разукрашенных машинах. На площадях и людных перекрестках процессии останавливаются. Музыка оркестров собирает народ. Ораторы произносят речь, приглашая покупать «Заем Свободы». И облигации раскупаются. Часто дают и пожертвования. Эстрада на главной площади привлекает все новых ораторов. Попрежнему толпится слушающий их народ. Выступают и приехавшие в Ржев матросы Черноморского флота, они тогда ездили по фронту и тылу агитировать за продолжение войны. Принималось, что это делается матросами из патриотических побуждений. Мало кто знал, что их поездка субсидировалась правительством. Интеллигентные люди в матросской форме — они умели производить на солдат впечатление. Что-то опять поддело Канторова. Увлеченный речами матросов, он вдруг выступил, но под совершенно другой личиной. Произнес с эстрады сильно патриотическую речь. Как будто демагога Канторова подменили… Речь имела потрясающий успех. Пока толпа ревела от патриотического восторга, один из публики, бывший наш банковый электротехник, сбегал к себе на квартиру. Канторов как раз кончал. За ним выскочил на эстраду электротехник: — Граждане! Вот мои серебряные вещи! Собрал трудами всей жизни. Он поднял над головой подстаканник, серебряный бокал, часы и еще мелочи из серебра. — Все жертвую родине! В толпе поднялся гул… — Нет! Еще не все! Расстегнул рубаху. Снял крест с цепочкой. — И его отдаю родине! Больше у меня уж нет ничего!! Толпа всколыхнулась, загудела. Со всех сторон потянулись руки с кольцами, браслетами, часами, портсигарами, брошками, просто деньгами… Канторов, электротехник и еще несколько человек из публики принесли мне свои шапки, заполненные этими пожертвованиями. Лицо Канторова — лицо именинника: — Порыв-то был какой… Чисто Мининский… За ними приплелась какая-то старушка. Принесла мне семейные реликвии — чиновничью шпагу и несколько орденов: — Хранила как память о покойнике муже. Теперь жертвую их родине! А близ эстрады центром внимания стал разукрашенный фургон еврейской общины. Я разрешил им выступать под условием, что все пожертвования они передадут нам. Евреи выделили из своей среды очень недурных ораторов и обильно собирали пожертвования и от евреев, и от русских. Вечером Наступила вторая половина «дня». В обеих частях города были устроены народные гуляния. На нашей князь-федоровской стороне им руководил я; на другой стороне — А. П. Попов. Вешенский опять уклонился от активного участия. Оставаясь в здании банка, он контролировал операции кассы с продажей облигаций. На бульваре, над Волгой, собралось столько народу, что трудно было протолпиться. В киосках опять шла продажа «Займа Свободы», а, кроме того, в разных местах был устроен американский аукцион в пользу сиротского приюта. Продавали, что только ни придется. Но наибольший успех имела продажа портретов Керенского. Положительно, Керенский был тогда кумиром истерических масс. Один из ораторов поднял его портрет над головой: — Граждане, мы все живем своей жизнью, заботимся только о себе… А вот он один, страдалец, болеет душой за родину и все думает о нас! Заревела толпа, и портрет Керенского, стоивший нам полтинник, был продан за сто двадцать рублей. Студенты устроили свой киоск в виде кузницы Циклопа. Посадили в нее действительно одноглазого кузнеца. При каждой продаже билета «Займа Свободы» кузнец ударял молотом по наковальне: выковывалась, мол, свобода… Особенно хорошо торговала на американском аукционе еврейская община и продавала за высокую цену всякий вздор. Нельзя было обойтись без эстрады, и опять начались речи. Выступали с патриотическими речами матросы. Не удержался, конечно, и Канторов. Он уже стал любимцем толпы, и, как только встал на эстраде, поднялись крики: — Хорошенько буржуев! — Валяйте их! Канторов самодовольно улыбался. Эти выкрики указали ему, как и о чем сейчас говорить. Пошла большевицкая агитка: — Буржуи теперь благоденствуют… Но скоро наступит для них час расплаты. И уже не синие мундиры жандармов будут их защищать, а синее небо равнодушно будет смотреть на валяющиеся за городом их трупы с остекленевшими глазами! Рев восторга солдатской черни, крики негодования других. Обращаюсь к одному из матросов: — Пожалуйста, выступите! Скажите что-нибудь, чтобы загладить тягостное впечатление от этой речи. Матросов тогда встречали приветливо. Он говорит и хорошо говорит, но настроение большинства уже увлечено выступлением Канторова. Над нашим банком, стоящим у входа на бульвар, вспыхнула громадная электрическая вывеска: «Заем Свободы». Тогда во Ржеве электричества еще не было, кроме двух частных электрических станций, в том числе нашей. Поэтому огненный плакат являлся невиданной диковинкой. Он сиял целый месяц, пока к нему не присмотрелись и перестали обращать внимание. Все же праздник закончился благополучно. Было уже за полночь, а мы уже из постелей слышали несмолкавшие крики на бульваре. Утром выяснилось, что сельский батюшка, который выступал у нас на рынке оратором, опять выступил с действиями. Из остатков публики он образовал охотников на американский аукцион. Когда нечего стало продавать, батюшка пустил свои вещи: сначала часы, потом цепочку, даже шляпу… Его пример заразил других. Утром батюшка мне сдал приличную сумму денег. |