Книга По волнам жизни. Том 2, страница 81 – Всеволод Стратонов

Тер-Оганезов оставался очень недоволен фактом начала мною этого дела, несмотря на его неодобрение. Теперь он стал главной оппозицией новому начинанию.

Дело, однако, пошло. Получились весьма ценные ответы, продуманные и сообща обсужденные. Такими материалами были, прежде всего, заключения Пулковской и Главной физической обсерваторий, а затем обстоятельные записки А. А. Белопольского, С. К. Костинского, Г. А. Тихова, В. А. Михельсона, Э. К. Эпика и др.

В Государственном ученом совете

Вооруженный этими материалами, я представил Научному отделу обстоятельный доклад с приведением сути отзывов специалистов, которые все высказались в пользу моего проекта. Содержание этого доклада напечатано в моей вводной статье в первом томе Трудов обсерватории. Я указывал задачи, стоящие перед инициаторами этого дела в первую очередь, а именно — подготовку молодых специалистов, избрание мест как для центрального института, так и для филиалов, детальную разработку плана работ и инструментального оборудования и, наконец, безотлагательное составление научной библиотеки и приобретение тех инструментов и приборов, которые исчезают из страны благодаря условиям времени и деятельности спекулянтов.

Я представил также Наркомпросу на утверждение проект положения об учреждении Главной астрофизической обсерватории, о функциях Астрофизического совещания и Организационного комитета и пр.

Мой проект вносится на рассмотрение коллегии Научного сектора Наркомпроса под председательством М. Н. Покровского. Коллегию, кроме председателя, составляют: Д. Н. Артемьев, В. Т. Тер-Оганезов, инженер Ленгник и еще какой-то коммунист, с видом монастырского послушника (впоследствии оказалось, что это студент, занявший вскоре пост первого комиссара Московского университета). Я приглашен в качестве докладчика.

Сразу видно, что Тер-Оганезов уже действовал на Покровского. И, как только очередь доходит до проекта астрофизической обсерватории, Тер-Оганезов подымает руку, прося слова.

Но Покровский говорит своим пискливым голосом:

— Это как раз одно из таких дел, которые следует рассматривать не в нашей коллегии, а в Государственном ученом совете. Сейчас, сейчас, Вартан Тигранович. Погодите! Вот и вы же, Вартан Тигранович, часто говорите, что мы недостаточно дел передаем в ГУС… Так что же, направим это дело туда!

Тер-Оганезов поддакивает, но все же старается перейти к возражениям по существу.

— Это после, Вартан Тигранович! Вы в ГУСе это выскажете… А вы, профессор Стратонов, не возражаете против передачи этого дела в ГУС?

— Нисколько!

— Хорошо! В таком случае вам предоставляется право привести с собою на заседание экспертов ^[128].

Посоветовался я с Артемьевым относительно дальнейшей тактики:

— Ввиду оппозиции Тер-Оганезова я подумываю вовлечь в это дело Костицына… ^[129]

Артемьев пришел в восторг.

— Вот это будет так номер! Костицын против Тер-Оганезова… Ха-ха!

Костицын как бывший большевик имел еще хорошие связи в коммунистических кругах.

Через месяц дело назначается к слушанию в Государственном ученом совете, который помещался тогда в Академическом секторе, на Моховой, против храма Спасителя. Громкое название учреждения мало оправдывалось его содержанием. В ГУС входили те же деятели научного отдела, да к ним прибавлены были еще три-четыре человека из ученых советской ориентации: геолог Архангельский, физик Тимирязев, инженер Федоров и еще, может быть, кто-то.

В качестве экспертов я пригласил проф. С. Н. Блажко и А. А. Михайлова.

Собрались мы в приемной и ждем. За дверьми, в кабинете М. Н. Покровского происходит заседание. В ГУСе практиковалась система, что дело сначала рассматривалось при закрытых дверях, а затем после предварительного обмена мнений приглашались докладчики.

Слышим мы через дверь, что дошло до астрофизической обсерватории. Слышен резкий возражающий голос Тер-Оганезова, а затем ответная речь Костицына. Потом пошли спокойные разговоры остальных участников. В это время откуда-то присылают автомобиль за Покровским. Он тотчас же уезжает, оставляя председательствование на Артемьеве. Нас троих вызывают в кабинет. Тер-Оганезов сидит с нахохленным видом. Артемьев предоставляет слово мне.

Во вступительном слове я указываю, что сейчас астрофизические работы производятся главным образом в Пулкове, но там они занимают только второе место, потому что обсерватория по своим задачам является астрометрической. Что же касается университетских обсерваторий, то их астрофизическое оборудование является пустяком по сравнению с современными требованиями науки. Поэтому и необходимо создать специальную крупную астрофизическую обсерваторию.

Д. Н. Артемьев, без сомнения руководясь мыслью помочь мне, выступает совершенно неудачно:

— Всеволод Викторович засвидетельствовал, что астрофизические работы в университетских обсерваториях совершенно пустячны. Тогда ясно, что надо сделать, и я это и предлагаю. Отберем у всех университетских обсерваторий их астрофизическое оборудование и передадим его новой обсерватории. Так мы сразу ее и создадим.

Я прямо холод почувствовал в жилах от такого проекта. Заниматься ограблением вовсе не входило в мои планы… Прежде, чем я мог возразить, слово перехватил С. Н. Блажко:

— Я удивляюсь Всеволоду Викторовичу, как он мог отозваться об университетских астрофизических работах как о пустяках! Эти работы вполне солидны, уважаются ученым миром…

И он понесся по новым рельсам, совершенно забыв о целях, ради которых мы собрались. Дело было ясное: Блажко считался астрофизиком в Московской обсерватории, и он счел себя задетым за свои астрофизические работы.

Как только я получил слово, я объяснил, что произошло недоразумение: я говорил, как о пустяках, об астрономических инструментах, а не о работах университетских астрофизиков. Это не одно и то же. Можно плохими инструментами сделать хорошую работу и наоборот.