Книга Агент влияния, страница 28 – Уильям Гибсон

– Кто это?

– Девушка, которую нашими стараниями «Курсия» свела с Юнис. В отсутствие Юнис она станет фактическим центром ее сети. В таком случае вы завербуете ее в качестве нашего агента. Она решительно не тот человек, которого я выбрала бы для этой работы, но уж как получилось. Мне снова и снова приходится делать выбор, кем из невинных пожертвовать ради сиюминутных представлений о высшем благе. Я устала от этого. Вы даже не представляете, насколько устала.

Мои жена и сын ждут меньше чем в двадцати метрах отсюда, а я вынужден все это выслушивать, думал Недертон. С таким же успехом он мог быть в недрах клептократии, под зданием какой-нибудь из гильдий в Сити. По сути, сидя здесь, он именно там и был.

– Контроллер при вас? – спросила Лоубир.

Недертон потрогал выпирающий карман пиджака. Тлен показала ему, как складывается обруч.

– Конечно.

– Прекрасно. – Лоубир заговорила более привычным тоном. – Тлен присоединится к вам по телефону. За время занятий на тренажере она прекрасно освоила дрон. Сейчас советую вам пойти домой и что-нибудь съесть. Мы абсолютно не знаем, какой вечер вам предстоит.

Недертон встал и взял по бутылке молока в каждую руку.

– Спасибо, – машинально произнес он.

Дверца за спиной распахнулась.

Верити всегда нравились муралы, несмотря на запах мочи – переулок служил разом арт-галереей и общественным туалетом, – но последний раз она была здесь больше года назад. Пойти сюда предложила Юнис, после неожиданно приятных бесцельных блужданий по району, словно гуляешь с малознакомым интересным человеком. В конце Валенсия-стрит она как будто принялась что-то искать. Выслала вперед дрона.

Искомое обнаружилось на полпути между Валенсия-стрит и Миссией, на двухэтажной кирпичной стене: графический гимн храбрости президента во время избирательной кампании, черно-белый, похожий на исполинскую викторианскую гравюру, творение маниакально-депрессивных фей. Президент улыбалась и протягивала Америке руки. Ее соперник нависал сзади, как оно и было, – Верити смотрела эти дебаты в прямом эфире. Сейчас ей отчетливо вспомнилось тошнотворное чувство нереальности происходящего: его грубость, язык его тела, сознательное посягательство на личное пространство соперницы.

– Никто из моих знакомых и секунды не верил, что он может победить, – сказала она Юнис. – Не помню, верила ли я, но боялась до дрожи.

Она разглядывала, как художник изобразил его руки. Загребущие. Приставучие.

– Ссаками воняет, – заметила Юнис.

– У тебя есть обоняние? – удивилась Верити.

– «Гугл» говорит. Я хотела посмотреть этот мурал.

– Почему?

– Из-за филиала. Хочешь посмотреть другие?

Верити приметила дрона: черный пиксель медленно скользил вверх-вниз перед монохромным муралом. Видимо, копируя его.

– Не особо. А ты бы куда хотела пойти?

– В «Три и семь».

– Там сейчас кто-то?

– Твой любимый бариста.

Верити глянула назад в сторону Валенсия-стрит, мимо других муралов. На одном была ацтекская пирамида, усыпанная бабочками-данаидами. С двухэтажного фасада, выставив голые груди и воздев над головой человеческую тазовую кость, свирепо таращилась венесуэльская богиня-мать.

Мимо прошла девушка в армейской парке, Юнис распознала ее лицо.

– Тебе нужна рисоварка? Она продает на «Крейгслисте» ^[29]. «Тошиба».

– Не делай так. Это слишком личное.

– Когда-нибудь ездила с парнем на мотоцикле?

– Какое отношение это имеет к рисоварке?

– Никакого. Сзади, ударяясь сиськами в спину мотоциклисту при каждом резком торможении?

– Сто раз. А что?

– Филиал только что меня спросил.

– У Джо-Эдди есть «БМВ» серии «R» семьдесят третьего года. Правда, он больше любит рассказывать про него, чем ездить.

– Умеешь держаться, наклоняться на поворотах, не убирать ноги с подножек?

– В целом да, – ответила Верити, сворачивая на тротуар Валенсия-стрит.

До «3,7» добрались без происшествий, но стоило войти внутрь (Юнис как раз отпустила замечание о цвете деревянной двери), как в наушнике резким «жих» – словно звук косы – зашипели помехи.

– Юнис?

Та сперва назвала краску ТАРДИСовской синей, потом уточнила, что это ТАРДИСовский синий девяносто шестого года ^[30].

– Юнис?

Бариста смотрел прямо в глаза Верити, когда белый курсор, замерший на его лице, дрогнул и пропал.

– Юнис? – Верити подошла к стойке, где перед баристой ждал ее кофе.

Бариста протянул стаканчик негрубым движением, что тоже было нарушением привычного порядка. «ВЕР» розовым маркером, аккуратными печатными буквами, вычеркнутое, неоконченное.

Ниже, торопливым почерком: «ИДИ С НИМ».

Верити подняла взгляд.

Бариста указал на свой рот, мотнул головой. Поднял палец в направлении ее губ, быстро повел им вбок – знак молчать. Откинул секцию стойки, ухватил Верити за руки и втащил на свою сторону. Какая-то ее часть успела отметить, что на его изрезанном глубокими складками лице больше пирсинга, чем у нее за всю жизнь было сережек.

Он потянул ее дальше, за медно-хромированную эспрессо-машину, в невидимый посетителям закуток, и только там отпустил. Требовательно потыкал по своей ладони указательным пальцем другой руки, словно эсэмэсит. Указал на ее сумочку.

Верити поставила обжигающий стаканчик на ближайшую ровную поверхность и достала телефон.

Пикнуло уведомление. Она глянула на экран и, не вводя пароль, увидела, что пришло электронное письмо.

Открыла его.