Книга Унция или Драгоценное Ничто, страница 38 – Андрей Морсин

Как только проектор-рефлектор был собран и водружён под купол шатра, Якоб тут же понёсся в лабораторию. Ему даже не пришлось играть формулу – гондола сама устремилась к заветному лесному островку.

Словно на крыльях, Пуп подлетел, прижался к заветной ольхе, и сразу же спину пощекотал знакомый прутик, – Мелия пряталась, по-детски присев на корточки. Она словно знала, когда его ждать, и укрывалась в своей игрушечной засаде.

Якоб сел напротив, заглянул ей в глаза:

– Я не мог спать, думал о тебе!

По тому, как вспыхнули крылья бабочек вокруг её кудряшек, стало ясно, как эти слова ей приятны.

– И я о тебе, – веточка в её руке замерла, и он дёрнул за гибкий кончик. – Ой, мне же больно! – дриада подула на ладонь.

Только сейчас Пуп заметил, что росток бежит прямо из её фисташкового запястья.

«Ну вот, наконец-то я делаю то, о чём столько времени просила мама, – подумал он. – Ухаживаю за цветами!»

Мелия ловко ухватила эту его мысль.

– Кто такая «мама»? – зыркнула зелёными глазищами.

– А разве ты не знаешь?

– Нет.

– У тебя нет мамы?

– А почему она должна у меня быть?

– Мама – та, кто даёт тебе жизнь.

– Ах, ну значит, ольха – моя мама! – Мелия поцеловала ладошку.

Якоб вдруг подумал, как всё странно: если счастье, которого столько ждал, приходит в непривычном виде, можно ли называть это счастьем или нет?

Любознательная нимфа поймала и эту его мысль, но, как ни крутила, понять не могла.

– Брось, я и сам не разберусь, – сказал он.

И тут же не то стрекоза, не то майский жук – что-то унеслось в зелень кустов.

– А «папа» – это кто? – кончик веточки коснулся его щеки.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я прочитала и эту твою мысль.

Он задумался, что ответить на такой простой вопрос.

– Папа – тот, кто любит твою маму больше всех на свете.

– Ах, значит, папа – это я! – обрадовалась дриада.

– Нет, ну причём здесь ты?

– Но я же больше всех люблю свою ольху!

Пуп вздохнул, отмахиваясь от веточки:

– Подожди, я попробую объяснить…

– Не старайся, – Мелия засмеялась. – Я вижу, ты смущаешься!

Он огляделся по сторонам:

– А где твои сёстры?

– Ушли.

– Без тебя?

– Когда они идут на Солнечный Холм, то не берут меня с собой, – она посмотрела куда-то вдаль.

– А что это за «солнечный холм»?

– Место, где поёт Солнце. Но сейчас ты назвал что-то другое.

– Прости, – он прижал веточку к груди. – Я слышал, как ты произнесла.

– Знаю, – прутик выскользнул из его пальцев. – Пожалуйста, говори правильно!

Якоб подумал, что лесная нимфа не так легкомысленна, как ему сперва показалось.

– А что твои сёстры делают на Солнечном Холме? – он невольно отметил разбогатевшее звучание своего голоса – словно пел в пустом соборе.

– Слушают Птицу, – ответила нимфа.

– Птицу? – Якоб внимал гулкому, звенящему эху. – Но что это? Мне так показалось? Как будто вместе со мной повторила вся округа!

Мелия рассмеялась:

– Нет, не показалось, это же Птица-Душа! – сказала весело, со всем своим детским прямодушием. – Солнце, Голос, Любовь мира!

Лёгкий, искристый ветер пронёсся сквозь профессора.

– И ты… её слышала? – спросил он, замерев от неожиданного предчувствия.

– Нет, – нимфа поймала цветок, плывший по воздуху, вплела себе в волосы. – Но сёстры рассказывали, что её Песня ярче самых ярких звёзд!

– А где же этот Солнечный Холм? – жаркая волна обняла его голову, а вокруг как-то необычно посветлело.

– Там, – Мелия махнула рукой. – За жемчужным туманом, но отсюда не видно…

Якоба бросило в дрожь, точно как на первом гимназическом балу, когда, так же впервые, надо было приглашать девочку на вальс.

– А я смогу найти туда дорогу? – спросил он, волнуясь.

– Один – нет, только вдвоём с кем-то, – она рассмеялась, вплетая другой цветок ему в шевелюру.

– Господи! – осенённый догадкой, Пуп медленно сел в траву.

Мелия присела рядом:

– Что такое «Господи»?

– А? – он не сразу понял, о чём его спрашивают.

– Ты сейчас произнёс так же, как мы, когда говорим о Птице-Душе.

– Это… это, – Якоб поискал в кроне дерева. – Это она и есть, просто мы так говорим…

– Ах, ясно, – Мелия расправила лепестки в его волосах. – Но если Птица вам знакома, почему вы не знаете, где она поёт?

– Ни один человек не знает, когда она запоёт и где.

– Странно у вас, людей, – заметила дриада. – Вы не знаете самого главного, что есть в вашей жизни.

– Послушай, – он взял её за руки. – А если бы я пошёл туда прямо сейчас, ты бы пошла со мной?

– С тобой бы пошла, – ответила, не раздумывая.

Пупа обуяла необыкновенная радость, вокруг ещё больше посветлело, и послышались отголоски небесной музыки. Но тут всплыла какая-то настороженная нотка. Вмешиваясь в праздничное звучание момента, она словно напоминала, что, возможно, есть причина, по которой дриады, уходя слушать Птицу, не берут сестру с собой. Мелия тоже эту нотку услышала, но ничего не сказала, с улыбкой вверяя свою душу в руки человека.

В какой-то миг профессор уже хотел подчиниться требованию неудобной нотки, но желание продолжить путь вместе с очаровательной юной нимфой оказалось сильнее.

Гондола взмыла над островком, рассекая жемчужный туман, и он почувствовал, как теплеют на плечах ладони Мелии. Дриада полностью на него полагалась.

Перламутровые облачка остались позади, и стало видно, что лесной островок примыкает к другой земле, сообщаясь с ней совершенно удивительным образом – словно спутник, путешествующий по орбите большой планеты.

Чем ближе они подплывали, тем шире и яснее открывались просторы необыкновенной красоты, в которых Пуп, как опытный исследователь эфира, сразу определил человеческое сердце.

Гондола скользила с небывалой лёгкостью, и он поразился, насколько чиста и прозрачна атмосфера этого сердца. Она превосходила чистоту самых высоких горных вершин. И то, что климат здесь целебный, не вызывало никакого сомнения – благодатные волны пронеслись сквозь пассажиров гондолы, заставив Якоба испытать прилив блаженства, а Мелию счастливо рассмеяться.