Книга Брак на небесах, страница 2 – Барбара Картленд

Хотя родня побаивалась высказывать ему все, что накипало на душе, Бакхерст был уверен, что в течение добрых получаса ему предстоит отбиваться от их атак.

«Черт бы их побрал! Почему они не могут отстать от меня!» — думал он, когда дворецкий поспешил вперед, чтобы открыть для него дверь в салон.

Он прошел внутрь, отметив, что там внезапно воцарилось молчание: это ясно свидетельствовало, что присутствующие говорили о нем.

Его старшая сестра, маркиза Холл, в девушках была красавицей, и ее брак с маркизом считался весьма удачным.

Его вторая сестра, Маргарет, вышла замуж за лорда Брендона, который был значительно старше ее, и не только исключительно богат, но и, занимая важное место в палате лордов, был на хорошем счету при дворе.

Под пристальными взглядами собравшихся герцог прошел по обюссонскому ковру, подумав при этом, что в целом его семья пользовалась уважением и у него были все основания гордиться ею.

— Как ты, Элизабет? — поцеловал он маркизу в щеку.

Не ожидая ответа, он также коснулся губами щеки младшей сестры и прошел к столику, где на серебряном подносе в ведерке со льдом стояла бутылка шампанского.

Он налил себе бокал, поставил бутылку на место и с улыбкой сказал:

— Итак, я слушаю! Что я натворил на этот раз, и почему вы сидите со столь постными лицами?

Маркиза, у которой чувство юмора было развито больше, чем у сестры, рассмеялась.

— О, Бак, ты в своем амплуа! Но на этот раз мы пришли поговорить не о тебе, а об Эдмунде!

— Об Эдмунде? — сухо переспросил герцог. — И что он такого натворил теперь?

— Когда ты услышишь, то не поверишь, — заметила леди Брендон.

Герцог уютно устроился в кресле с высокой спинкой напротив софы, на которой сидели сестры.

— Если у него снова денежные затруднения, то я не намерен оплачивать его долги.

— Хуже того, — сказала маркиза.

— Хуже, чем долги? — удивился герцог. Кузен Эдмунд был вероятным наследником его титула, и вся семья относилась к нему с явной антипатией.

Действительно, Эдмунд был весьма неприятным субъектом, который не только жил в роскоши и безделье за счет герцога, но и постоянно преступал дозволенные границы поведения, используя любые преимущества, которые ему давали семейные связи.

Он был расчетлив, изворотлив, в какой-то степени бесчестен и, пожираемый завистью, ненавистью и злобой, при каждом удобном случае хулил герцога, хотя жил на деньги, которые вытягивал из него.

Наступило молчание, и герцог спросил:

— Итак? Чего он добивается теперь? Вряд ли можно придумать что-нибудь хуже уже совершенного им.

¦

— Он женился! — без обиняков заявил маркиз Холл.

Герцог вздрогнул и уставился на зятя так, словно не верил своим ушам.

— Женился? — воскликнул он. — Кто же это решился выйти за него?

— Лотти Линклей, — коротко сказал маркиз. Герцог задумался, словно не в силах вспомнить, чье это имя. Затем издал приглушенный крик, и выражение его лица изменилось.

— Лотти Линклей! — повторил он. — Уж не хотите ли вы сказать…

— Хотим, — подтвердил маркиз. — Он не только женился на ней, но объявил всем и каждому, что у нее будет ребенок!

— Не могу поверить, что это правда. У Лотти будет ребенок! — пробормотал Бакхерст.

— Я не слыхал о ней столько времени, что, оказалось, она уже старуха. Но по словам Эдмунда, ей — тридцать один, — добавил маркиз.

Герцог осушил бокал так, словно это ему было сейчас необходимо. При этом он думал о том, что последний раз видел Лотти Линклей, когда она выступала на полковом обеде, устроенном одним из его друзей в отдельном зале публичного дома.

Это был совершенно безумный вечер: превосходная выпивка лилась рекой, и с каждым гостем была прелестная молодая женщина.

Но кульминацией празднества стал момент, когда вместе с портвейном на середину стола был поставлен огромный торт, украшенный свечами, число которых соответствовало возрасту полка.

В качестве старшего по званию офицера герцогу была предоставлена привилегия задуть свечи, а затем ему вручили саблю, чтобы он разрезал торт.

Как только он собрался это сделать, верхушка торта откинулась, и из него, как Венера, восстающая из морской пены, появилась Лотти, на которой не было почти ничего, кроме нескольких перьев цвета полкового знамени, и запела некую фривольную песенку, припев которой знали почти все присутствующие.

Несомненно, она выглядела тогда очень привлекательной и соблазнительной.

Но герцогу не было нужды пояснять: немыслимо было даже подумать о том, чтобы она когда-нибудь стала герцогиней Бакхерст.

— Эдмунд говорит, — продолжала маркиза, — что, поскольку у тебя нет возможности произвести собственного наследника после того, как ты объявил себя закоренелым холостяком, он полон решимости взять эту трудную миссию на себя, и в Уайте уже держат пари: кто будет у Лотти — сын или дочь.

Герцог встал.

— Проклятие! Это уж слишком!

— Мы знали, что ты поймешь наши чувства, дорогой Бак, — сказала Элизабет. — И ты понимаешь также, что есть лишь один-единственный выход.

— Жениться! — без всякой необходимости добавила Маргарет.

Герцог знал, что они только этого и ждут, затягивая паузу, он отошел к окну, чтобы выглянуть в сад, разбитый позади дома.

На небольшой площади были представлены разнообразнейшие виды цветов, кустарников и деревьев. Но герцог не видел ни золотых нарциссов, ни первых лилово-белых цветов сирени: их заслонили всплывшие в памяти огромные деревья в парке Бакхерста.

За ними высился дом, стоявший на своем фундаменте целых четыре столетия и в последний раз подвергавшийся некоторой переделке и реставрации за пятьдесят лет до описываемых событий.

В их семье среди предков часто встречались государственные деятели, а еще больше было видных генералов и выдающихся адмиралов.

И хотя некоторые из них распутничали, как и он сам, никто за всю историю их династии не посмел сделать кого-то вроде Лотти Линклей своей женой, и сама мысль о том, что она может занять место герцогини — его матери, казалась абсурдной.

За спиной Бакхерста царило молчание: сестры наблюдали за ним, чуть ли не затаив дыхание, в ожидании его реакции. Да, похоже Эдмунд побил их карты козырем.

Герцог уже потерял счет бесплодным разговорам, когда Элизабет и Маргарет чуть ли не на коленях умоляли его жениться и завести семью.

А он смеялся и заявлял, что перед ним еще вся жизнь и что он предпочитает оставаться холостяком и, несомненно, останется им до самой смерти.