Онлайн книга «Как я нечаянно написала книгу»
|
Я думала о тридцати евро, которые у меня остались. И о том, как папа скажет: «Что ж ты не потратила эти деньжата?» Диркье достала из сумки майки и жилетку и поочередно рассматривала их на вытянутой руке. – Очень мило, – сказала она. – Особенно жилетка. Удачный выбор. К нашему столику подошел усатый официант. – Так, девочки, что будем заказывать? После удачных покупок и в такой прекрасный денек? Кончай выпендриваться, мужик, подумала я, веди себя нормально. Диркье засмеялась. Черт, быть не может, чтобы она… Усач явно вошел во вкус. Вернувшись с полным подносом, он широким жестом поставил перед нами тарелки: – Две картошки, прошу вас. Вино для мамы и кола для дочурки. Не знаю, то ли из-за слов официанта, то ли из-за гордой улыбки Диркье, но во мне что-то взорвалось. – Она мне не мама, – сказала я. А потом выкрикнула: – Не мама, это каждый видит! – Вскочив со стула, я смахнула со стола свою тарелку. Она разбилась о ступеньку. Официант усмехнулся, а Диркье словно оцепенела. Скорее домой, домой, без Диркье. К папе и Калле. Посидеть втроем на лавке. Я схватила сумку с одеждой и помчалась прочь. Папа стоял в дверях. Молчал. Я на него не посмотрела. Пробежала мимо вверх по лестнице в свою комнату, швырнула сумку в угол и бросилась на кровать. – Почему ты умерла? – прошептала я, глядя на мамину фотографию, а потом разревелась. Не могла остановиться. Да и не хотела. Я перестала плакать, только когда папа постучал в дверь. Рукавом утерла слезы. Он постучал еще раз и открыл дверь. – Катинка, может, поешь? – спросил он, стоя на пороге. Рядом стоял Калле. – Тут майонезом воняет, – сказал Калле. Я посмотрела на себя. Брюки и покрывало в майонезе. – Переоденься и пойдем в пиццерию, – сказал папа. Но мы никуда не пошли. Заказали пиццу на дом и поели, держа коробки на коленях, перед телевизором. Наутро за завтраком папа сказал: – В эти выходные Диркье не приедет. – Почему?! – воскликнул Калле. – Мы же собирались играть в ясс, она обещала! Вот и для Калле я все испортила. Папа пробормотал что-то вроде «не надо нервничать» и «немножко привыкнем друг к другу». И что Диркье очень занята на работе. Я не решалась поднять на него глаза. Мне потребовалось много времени, чтобы все это написать. А когда я дала прочитать Лидвин, она сказала: – Пора тебе побольше поиграть с перспективой, с точкой зрения. Мне совсем не хотелось услышать, как она находит этот отрывок. Я надеялась, она спросит, почему я убежала. Вообще-то я и сама не понимала, почему так разозлилась на Диркье. Ведь она ничего плохого не сделала. Может, Лидвин поняла. Но она заговорила о перспективе. – До сих пор ты писала с точки зрения Катинки. Опиши то же происшествие с точки зрения какого-нибудь другого персонажа. Поставь себя на место Диркье. Что она думает и чувствует? Как восприняла эту ситуацию? С чем она борется и как смотрит на Катинку? Я почувствовала, что покраснела. Только сейчас до меня дошло, что по отношению к Диркье я вела себя очень плохо. Наверняка ей было паршиво. А хуже всего, что я об этом вообще не думала. – Э-эй, ты слышишь? – Ну да, я должна поставить себя на место Диркье. Но откуда мне знать, что́ она думает и чувствует? – Ты же писательница, твой долг – оживлять своих персонажей. Я кивнула: – Не знаю, смогу ли. – Просто сядь и напиши. Просто напиши… уф-ф. Лидвин, подумала я, видит во мне персонажа книги. А не человека из плоти и крови. Но когда я собралась уходить, она хлопнула меня по плечу. – С Диркье все уладится, дай только срок. Домой я пошла в обход, чтобы ветер обсушил слезы. 33
– Так я могу? – спросила я у Лидвин. Я сама нарвала травок и заварила чай. А когда принесла чайник и села рядом с ней в саду, она черкала красной ручкой в моем тексте, ставила вопросительные знаки и кружочки. Написать рассказ с точки зрения Диркье мне не удалось, мои мозги совершенно не желали думать о ней. Поэтому я просто записала историю, которую когда-то давно сочинила для Калле, только добавила диалогов и напряженный момент. Ответила она не сразу. – Что можешь? – Ну… писать. Всегда столько красного. – Я кивнула на бумагу. – Вот если я ничего больше писать не стану, тогда надо волноваться. У меня есть ученицы, которым я синим подчеркиваю удачные места. А их очень немного. – Но ведь красного должно мало-помалу становиться меньше? – Ну, тут ты здорово заблуждаешься! – воскликнула она, вскакивая на ноги. – Пойдем-ка. Я пошла за ней в садовый домик. Она сняла с полки пачку бумаг. Стянутую шпагатом, завязанным на бантик. Лидвин развязала шпагат, сунула пачку мне в руки. – Это рукопись моей последней книги. Глянь, что тут понаписал редактор. – А тебе разве нужен редактор? – спросила я. Полистала страницы. Довольно много красного. А кое-где еще и зеленые и синие значки. – У хорошего писателя в издательстве есть постоянный редактор. Потому-то писатели и хорошие. Ты ведь не думала, что они обходятся без помощи? – Но ведь пишут они всё лучше, разве нет? – Проблема в том, что сам видишь не очень хорошо. Дистанции недостает. – А это что значит? – Я показала на крупные заглавные буквы KYD на полях. – Ну, это значит: kill your darlings [14]. Видишь ли, иной раз целыми днями сидишь и обдумываешь роскошную сцену или часами шлифуешь один абзац. Но нередко этот кусочек текста все равно никак не вписывается в повествование. А ты не хочешь его выбрасывать, потому что он тебе очень нравится. Хороший редактор вправе сказать, что кой-какие части текста надо убрать. Поначалу я хранила таких любимцев в отдельной тетрадке, чтобы когда-нибудь использовать, но когда накопилась чуть не целая книга, отправила все в печку. – Ой, какая жалость. Разве нельзя было после вставлять их в книгу, ну как в кино киноляпы вставляют? Лидвин рассмеялась. – Можно, только не сейчас. Я вот что имею в виду: писатель должен принимать критику. Встречать ее с благодарностью и всегда думать о том, как учесть эти замечания. Так что когда она отдала мне мой рассказ, я обижаться не стала. Сказала спасибо и пошла домой изучать ее замечания. К счастью, нигде не стояло KYD. Зато кое-где стояло SDT: show, don’t tell. |