Книга Как Бог съел что-то не то, страница 40 – Джудит Керр

– У тебя уже лучше получается, – заметил юноша из Уэльса. Его звали Уорд, но все называли его Уильям-валлиец. – Помнишь свой первый рисунок? Он был совершенно ужасным.

– А твой первый рисунок тоже был ужасным? – спросила Анна.

Уильям-валлиец покачал головой.

– Мне всегда было легко. Возможно, слишком легко. Джон Котмор считает, что я одаренный.

Анна вздыхала, когда смотрела на прекрасные, полные жизни рисунки валлийца, которые, казалось, давались ему безо всяких усилий.

– Хотелось бы мне тоже быть одаренной, – сказала она.

Ее собственные рисунки со множеством дыр, протертых ластиком, выглядели грязными от перерисовки. Временами, возвращаясь домой после занятий в полупустом вагоне метро, Анна приходила в отчаяние от мысли, что у нее недостает способностей. Но в следующий вторник она приходила снова – с новым карандашом, новым листком бумаги и мыслью: «Возможно, на этот раз…»

Домой Анна возвращалась настолько изможденной, что мама стала беспокоиться:

– Наверное, тебе вредно сидеть часами в холодном помещении.

В городе ощущалась острая нехватка топлива, и школа искусств частенько вообще не отапливалась.

Но Анна отмахнулась:

– Со мной все в порядке. Я не снимаю пальто.

* * *

В феврале были сильные снегопады. И в марте тоже. Ощущалась общая подавленность. Сингапур захватили японцы. Немецкая армия и не думала терпеть поражение от русских. Наоборот: немцы подошли к Москве. Миссис Хеммонд подхватила грипп и почти три недели не появлялась в конторе. Старые дамы стали еще мрачнее, чем раньше. Мисс Клинтон-Браун больше не возносила хвалы Богу за то, что он позволил ей кроить пижамы. Вместо этого они с мисс Поттер создали новый альянс – против миссис Райли, которая расстраивала их своими историями о зверствах японцев.

Миссис Райли знала невероятное количество таких историй и рассказывала их всегда с избыточным драматизмом. Опираясь одной рукой на стол, она смотрела на свою чашку бульона, сузив глаза, чтобы как следует вжиться в образ японского офицера, отличавшегося невероятной жестокостью. А когда дело доходило до ответных реплик английских пленников – благородных, выражавшихся литературным языком и неизбежно обреченных на гибель, глаза миссис Райли широко раскрывались. Такие рассказы просто сокрушали мисс Поттер. И однажды она ушла домой, не закончив шитье пижамной куртки: у нее вдруг возникла острая необходимость проверить, как чувствует себя ее попугайчик.

Когда миссис Хеммонд после гриппа вернулась на работу, она твердо велела миссис Райли больше не распространять нездоровые слухи о несчастной судьбе британских заключенных. Миссис Райли дулась два дня. А мисс Клинтон-Браун благодарила Бога за то, что в мире еще существуют отзывчивые люди и что теперь ее не изводят угнетающими разговорами.

Над всем этим можно было бы посмеяться, думала Анна, если бы большая часть историй миссис Райли не являлась правдой.

Приходить в школу искусств после работы было настоящим отдохновением. Анна обнаружила, что за дополнительную плату (три шиллинга и шесть пенсов) можно посещать курсы еще и по четвергам. Так что теперь она ходила на курсы два раза в неделю. Из-за холодов количество посещающих занятия сократилось: любители вязать и читать газеты отпали. И Котмор теперь мог уделять оставшимся студентам больше времени. На каждом занятии он поправлял большую часть работ. А во время перерыва, сидя в уголке, беседовал с небольшим числом избранных. Анна наблюдала за ними на расстоянии. Они спорили и смеялись. И Анна думала, как хорошо, наверное, быть своей в этом кружке. Но она стеснялась приблизиться, а после курсов они всей компанией быстро уходили.

Как-то Анна собирала свои вещи после занятий. Весь вечер она отчаянно работала, и ей наконец-то удалось нарисовать нечто более-менее напоминавшее задуманное. В результате этих усилий на ее руках и на лице остались следы карандаша.

Уильям-валлиец взглянул на нее с интересом:

– А бумаге что-нибудь досталось?

– Безусловно, – сказала Анна и показала ему рисунок.

Валлиец был поражен:

– Сильно! Надо это как-то отметить. Не умыться ли тебе? И пойдем выпьем кофе.

Анна оттерла лицо у раковины, и они с Уильямом-валлийцем прошли несколько кварталов вниз по улице до кафе. В ответ на их появление раздались приветственные крики. Внезапный свет на мгновение ослепил Анну, а потом она увидела Котмора и студентов его кружка. Они сдвинули вместе два стола, уставленных чашками с кофе, заняв большую часть помещения. Все смотрели на Анну.

– Это та девочка, которая разрисовала себя карандашом! – воскликнул один из студентов, невысокий человек возраста Котмора.

– Она сделала это из благих намерений. Правда, Анна? – заметил Котмор – и она даже не успела покраснеть.

Она кивнула. Для нее и Уильяма-валлийца освободили места. Перед Анной появилась чашка с кофе. Возбужденная и смущенная в одно и то же время, она склонилась над кофе, чтобы никто ни о чем не стал ее спрашивать. Мало-помалу вокруг завязалась беседа.

– Ты не прав по поводу Сезанна, Джон, – сказал невысокий человек.

Джон Котмор повернулся к нему:

– Ерунда, Гарри! Тебе лишь бы за что-нибудь зацепиться.

Две девушки с другой стороны стола засмеялись. Но Гарри действительно надо было именно это. И скоро все вокруг уже спорили о французских импрессионистах, итальянских примитивистах, Джотто, Матиссе, Марке Гертлере, Сэмюэле Палмере…

«Кто они такие вообще?» – думала Анна, молча слушая беседу и опасаясь, что ее невежество будет обнаружено. С одной стороны от нее, размахивая руками, спорил Гарри. С другой стороны Уильям-валлиец с рассеянным видом рисовал на клочке газеты. Бледный человек с бледным галстуком что-то страстно шептал о форме и содержании. Одна из девушек заказала порцию картошки фри и пустила тарелку по кругу. Все пили кофе, а Джон Котмор с его глубоким теплым голосом ненавязчиво объединял присутствующих. Говорил он совсем мало, но каждый раз все замирали, чтобы его выслушать.

Они обсуждали стили в рисовании. Некоторые студенты расхваливали выразительную линию художника, о котором Анна никогда не слышала. А кто-то отстаивал другого художника, его более простой подход.

Один раз Котмор обратился прямо к Анне:

– А ты что об этом думаешь?

Анна взглянула на Котмора в испуге.

– Я не знаю, – пробормотала она. – Я просто хочу рисовать вещи так, как они выглядят. И мне кажется, это очень трудно.

«Какой глупый ответ!» – подумала Анна. Но Джон Котмор сказал совершенно серьезно:

– Для начала очень неплохо.

Остальные, заметила Анна, взглянули на нее с уважением.

Чуть позже, когда высказался кто-то еще, она набралась храбрости спросить Джона Котмора о том, что волновало ее в течение долгих недель: