Книга Мельмот, страница 26 – Сара Перри

– Хелен Франклин! – говорит Тея. Она вынуждена прислониться к стене, чтобы традиционно обнять и дважды поцеловать Хелен в знак приветствия.

У ее поцелуев вкус свежей листвы, и Хелен инстинктивно ищет взглядом у нее за спиной, в полутемном коридоре с буфетом, инвалидное кресло. Вот оно, на пандусе. Лежит на боку, одно колесо медленно вращается в воздухе.

– Ты привела подругу? – Грозный взгляд Теи дает понять, что она прямо-таки обожает, когда к ней приходят без приглашения.

– Меня зовут Адая, – представляется молодая женщина. – Здравствуйте. – И застенчиво протягивает руку. Хелен видит, как Адая разглядывает криво застегнутые бандажи телесного цвета на запястьях Теи, как глаза за толстыми стеклами обводят освещенный коридор, замечают опрокинутое инвалидное кресло и серый пандус.

– Очень приятно познакомиться, – отвечает Тея. – Чудесно, что вы решили заглянуть. Выпить не захватили? – Она созерцает свой пустой бокал. – На самом деле я рада, что больше не буду одна. Мне снились кошмары. Я как та дева в ночной рубашке, у которой на груди сидит какая-то нечисть.

– Я думаю, вам лучше сесть, – говорит Адая. – Вам нельзя стоять. Возьмете меня за руку?

– Мне не нужна ваша помощь! – И тут Тея теряет равновесие, пытается за что-нибудь ухватиться и натыкается на протянутую руку Адаи. – Я просто выпила, понимаете, – поясняет она, позволяя вести себя по коридору под руку. Бархатный берет упал на коврик. Хелен поднимает его и кладет на буфет.

– Конечно, понимаю.

– Между прочим, отличное токайское.

– Я никогда не пробовала.

– Никогда? Какой ужас! Я вам дам бутылку.

Тут Тея замечает заляпанные грязью колготки гостьи, которые сползают и собираются в складки на щиколотках, расстегнутое поношенное пальто, а под ним – плотную юбку и простенькую рубашку.

– Что это на вас надето? Удивительный наряд! Хелен, где ты нашла эту девушку?

Хелен наблюдает. Адая – с тем любопытным сочетанием нерешительности и профессиональной сноровки, которое очень к ней располагает, – умудряется усадить Тею в кресло, а потом с удовлетворением от хорошо проделанной работы хлопает в ладоши и улыбается. На мгновение она кажется совсем ребенком. Это позабавило бы Хелен, если бы перед глазами у нее все еще не стоял блестящий «камень преткновения» посреди мостовой и выгравированное на нем имя, на которое указывал носок туфли Адаи.

– Я упала и разбила колено, – сообщает Хелен. – Адая случайно оказалась рядом. Вот и все.

– И где? Где это ты упала? Не верю.

– На концерте в Зеркальной часовне, – говорит Адая. – Знаете, где это? Давали Дворжака, «Песню луне».

– На концерте? Хелен? Дворжак? Теперь ясно, что вы меня разыгрываете, а я пребываю в старческом маразме и целиком полагаюсь на своих друзей. А теперь серьезно.

– Мне нужно сесть, – произносит Хелен. – Тея, можно мы хотя бы свет включим?

– Ну давай, устраивай иллюминацию.

Когда натопленную комнату заливает яркий свет, все становится почти как раньше: белые стены, увешанные накопившимися за долгие годы репродукциями, картинами, гобеленами; стол фирмы «Эркол» на ярко-красном ковре; два придвинутых друг к другу кресла, одно из которых пустует. Но в то же время впечатление тягостное: спатифиллум в фарфоровом горшке уже давно не поливали, на столе неубранные тарелки с остатками еды. Тея вытащила из коробки свой парик барристера, и теперь он, скомканный, словно съежившийся от страха, валяется под стулом. Стол завален кучей книг и бумаг – тут стопка листов под названием «Свидетельство Безымянного и Хассана»; разлинованный блокнот, на котором дрожащим почерком Теи написано: «Мельмот, материалы для обвинения»; книга в твердом тканевом переплете с надписью «Мельмот Скиталец» на корешке.

– Как ты? – спрашивает Хелен неуверенным тоном, который, как ей кажется, не должен оскорбить гордость Теи.

– Как видишь. Оделась. Поела.

– Выглядишь прекрасно. И все-таки, – Хелен кивает в сторону покрывшейся налетом чашки, – по-моему, время от времени тебе бы не помешала помощь. Я сегодня была очень благодарна Адае. – Она демонстративно потирает колено.

– У вас мышечная атрофия и периферическая невропатия. – Адая сняла очки и наблюдает за Теей. На узкой груди у нее висят стальные часики. Она говорит мягко, но весомо – куда только делась прежняя застенчивость? – Из-за пареза левой стопы вам трудно удерживать равновесие. Вы подавали заявку на социальные выплаты?

Хелен видит, что Тея и хотела бы обидеться, но слишком устала – героически облачилась в этот абсурдный наряд, доковыляла до двери, да еще пила токайское из позолоченного бокала – и поэтому просто откидывается на спинку кресла, в один миг постарев на десять лет.

– Честно говоря, я не знаю, что делать.

Это признание собственного поражения совсем не похоже на нее. Хелен вдруг вспоминает сообщения, которые привели ее сюда: «Хелен приходи скорее».

– Что случилось? – спрашивает она. – Что-то с Карелом?

Лицо ее подруги омрачает такая по-детски искренняя печаль, что она решается пошутить:

– Мельмот все-таки до него добралась, да? Увела его?

Хелен закрывает глаза и видит высокую, суровую, молчаливую женщину, ведущую Карела Пражана под руку, – может, вниз по течению Влтавы, а может, далеко на север, где Влтава впадает в Эльбу, через Виттенберг, Магдебург и Гамбург, – и его носки из овечьей шерсти пропитались кровью.

Тея бросает быстрый взгляд на незваную гостью. Та не удивляется, не переспрашивает, просто повторяет:

– Мельмот.

– Мы так играем, выдумываем всякое, – говорит Тея. – Не беспокойтесь. Может, сядете? А то меня это нервирует. Нет, дорогая моя Хелен, похоже, Мельмот тут ни при чем. Похоже, винить мне остается только саму себя.

Тея лезет в карман – это дается ей с трудом, и Хелен с Адаей обе отводят глаза – и достает открытку. Карточка слегка надорвана посередине, как будто Тея пыталась порвать ее, но сил не хватило. Она протягивает ее Хелен. Открытка дешевая и выбрана явно наобум: среди замковых шпилей застыла кое-как намалеванная пивная кружка оранжевого цвета. Отправлено из Праги.

– Читай, – приказывает Тея, и Хелен слушается.

Я в аэропорту. Не знаю, куда собираюсь лететь, но я уже не вернусь. Прости. Все изменилось. Я сам не свой, и ты сама не своя. Я долго думал, что ОНА идет за мной, но это были просто тени на полу. Прости. Я любил тебя.

– Как лингвист, ты, конечно, обратишь внимание на время глагола.

Тея держится так мужественно, что Хелен готова расплакаться, но она научилась сдерживать слезы.

– Он пишет «любил». Что ж, ничто не вечно, да? Энтропия пожирает все. Когда мы только встретились, я подумала: я же старше его на пятнадцать лет. Это долго не протянется. – И тут хладнокровие оставляет ее: – Но, Хелен, он ушел, а я осталась, и что я теперь буду делать со всей этой любовью?