Книга Заклинательница бурь, страница 45 – Мира Вольная

— Я три года здесь, не думай, что совсем ничего не знаю. Вводный курс прошел. И про то, что Зиму призывать вы можете только вместе, и про то, что благополучие Северных Земель почти полностью зависит от тебя. Каково это? Успокаивать ветра?

— Выматывает. Но это то, для чего я рождена, как оказалось.

Лерой хотел то ли спросить, то ли сказать что-то еще, но громкие женские голоса привлекли его внимание, а меня заставили скрипнуть зубами. Нашли.

— Ты раскрыл мое убежище, Лерой, с тебя должок.

— Почему думаешь, что они идут к тебе?

Я бросила короткий взгляд на солнце, прикидывая время, села, расправив юбки.

— Прошло достаточно времени, чтобы наши девушки успели наболтаться о мужчинах и довести свое любопытство до точки кипения. К тому же свадьба, а большая часть женщин здесь не замужем.

— Я потерялся, — развел руками мужчина, мой взгляд был прикован к пестрой стайке неумолимо приближающихся красавиц.

— Сейчас будут просить, чтобы я им погадала, в основном на суженного, кто-то спросит про судьбу, кто-то про материальные блага, но… Итогом все равно станут разговоры о мужчинах.

— Тебе это не нравится?

— Нет.

— Но ты же ведьма…

— Смешной ты, Лерой. Думаешь, карты говорят то, что от них хотят услышать? Девушки потом по ночам будут ко мне по очереди ходить с просьбами сварить им любовное зелье или сделать приворот.

— И ты сделаешь?

— Сделаю, — лицо графа вытянулось. — Это не то, о чем ты подумал. Мои привороты и зелья могут подтолкнуть, открыть глаза, если чувства, действительно, есть. Если их нет, они словно вода.

— Госпожа Заклинательница, — о, вот и первая ласточка, самая смелая, — мы вас искали.

Погадайте нам, пожалуйста.

— Пожалуйста, госпожа Заклинательница, — и такие рожицы умильные, аж страшно.

Лерой скрыл улыбку, отвернувшись от пестрой стайки, поднялся на ноги и подал мне руку, помогая встать.

— Пойдемте, девушки, погадаю. Только предупреждаю сразу, гадать буду каждой один раз, хорошенько подумайте, о чем спросить хотите.

Девушки думать не стали, и, как я и предполагала, все свелось к суженному. Через оборот я уже смотреть не могла на карты, от разочарованных мордашек и подступающих к глазам слез хотелось неприлично смеяться, а перемигивания и тихий шепот "я к вам вечером зайду" заставлял тягостно вздыхать. И ведь зайдут же.

С каждым следующим лучом сил оставалось все меньше, тело нагревалось все сильнее, благо и поток страждущих уменьшался. Надо было ехать все-таки с Алексом на охоту.

Лерой впустил в комнату очередную просящую, я в очередной раз шептала заговор колоде. Баронесса Мильтон исключением не стала: тоже просила о суженом, о свадьбе и прочее, прочее, прочее. Я смотрела на девушку и усмехалась про себя. Ее родители уже давно решили, за кого выйдет баронесса, кандидатура, на мой взгляд, была вполне себе неплохой, так что смысла в гадании для Симоны я, в общем-то, не видела, но карты уже заговорены, а значит, все-таки придется гадать.

И снова расклад тринадцати у меня не получился. Точнее, получился, но не совсем так, как ожидалось. Я смотрела на спираль, выложенную на столе, и недоумевала. Карты, очевидно, чувствовали мое нежелание гадать девушке. Снова Ворон, Белый король, Маски, Песочные часы и Дорога. Вот только последней картой на этот раз стала не Кровь, а Дух. И это было странно. Странно потому, что вопросов у меня к колоде не было, не было тяжелых мыслей. Да и Дух… Карта сама по себе не значила практически ничего, приобретала значение лишь стоя в раскладе. Третья — как правило, несчастье, пятая — богатство, седьмая — приятные вести, но последняя… Дух никогда не был последним, не становился в сильную позицию, сам по себе ничего не значил. Что же тогда…

— Госпожа Заклинательница? — я подняла глаза, выдавила из себя сдержанную улыбку.

— Через год вы уже будете замужней девушкой, имя жениха начинается на букву "К", — девчонка улыбнулась, засияла, подхватила юбки и направилась к двери почти бегом.

— Симона, передайте, пожалуйста, что на сегодня с гаданиями покончено, и попросите господина графа зайти, — крикнула я вдогонку, снова уставившись на карту.

Вдруг показалось, что изображение двигается, что Дух поднимает руки, что у него горят глаза, что меняется лицо, обретая признаки женского, немного вытянутого, но все равно искаженного, трудно различимого. Губы картинки зашевелились, ярко-алые, как краска, неестественные. Стало вдруг тяжело дышать, загудело в голове, в глазах появилась резь, а я все всматривалась и всматривалась в рисунок, и он все больше и больше принимал черты живого существа. Мне казалось, что Дух смотрит на меня.

На руках выступила гусиная кожа, волоски на затылке встали дыбом, в комнате отчего-то запахло пеплом. Приглушенный, но удивительно неприятный запах. А еще болотной травой и тиной, кровью.

Карта словно затягивала меня внутрь себя, алые губы уже не говорили, но кричали, почти орали, вот только ни звука не раздавалось в тишине. Ни одного звука. Так тихо…

Только слышно, как у меня сердце бьется.

Тук. Тук-тук. Тук.

Раз, два, три.

Я неосознанно начала считать эти удары, из глаз от непонятной боли текли слезы, на миг, будто плетью, обожгло горло. Так не должно быть… Надо… Отвести взгляд.

Но как я ни пыталась, все равно сделать ничего не могла, не получалось, изображение Духа продолжало кричать, вдохи стали еще реже, сердцебиение замедлилось.

Восемнадцать, девятнадцать, двадцать.

Тук. Тук-тук. Тук.

Я вдруг испугалась. Страх скользкой змейкой пробрался внутрь, заставил дрожать, закусывать губы. Надо было срочно что-то делать, но я даже руку не могла поднять с колен, чтобы накрыть карту ладонью. Просто сил не было. А девушка все так же беззвучно кричала, заставляя смотреть на нее.

Я не знаю, почему решила, что это именно девушка, но так казалось. А ее рот становился все больше и больше, разрастался, пока карту полностью не затянуло тьмой, лишь алый контур оставался по краю.

Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь.

Тук. Тук-тук. Тук.

Горло уже не просто сдавливало, его жгло. Запах пепла и гари стал ощутимее, свело судорогой руки, потом обожгло болью запястья, как ядовитой плетью. Жар пробрал до костей. Невыносимый, ужасный. Хотелось содрать с себя кожу, хотелось, чтобы все закончилось, но даже просто моргнуть не получалось. Собственное тело отказалось подчиняться.

Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать.

Тук. Тук-тук. Тук.

На лбу выступила испарина, стало по-настоящему больно, и закружилась голова.

Что же это такое?

Я ничего не видела, кроме этого черного прямоугольника с алой каймой, вслушивалась до звона в ушах, потому что знала, что она кричит. Все еще кричит, и отчего-то именно проклятие. Страшное, горькое проклятие. И так больно. Невыносимо больно, жарко, плохо. Зима…