Книга Отель «Калифорния», страница 126 – Мира Вольная

У них это в генах: делать печальные глаза и строить скорбную рожу. Нормальный человек, да и не человек, смотреть на это спокойно не может. Кстати, маньяки животных терпеть не могут. Статистический факт.

Я направился было к мусорному баку, чтобы выкинуть дрянь, которая была у меня в руках, но бросил на нее быстрый взгляд и застыл.

Да еж твою мать!

В руке в слюнях Крюгера лежала монетка — пять копеек. Пять старых копеек. Гада даже звать не пришлось, он выпрыгнул сам, шипя и высовывая раздвоенный язык. Мне с трудом удалось удержать паразита на месте.

Я тряхнул башкой, позвал собаку и отвел в дом, все еще сжимая в руке проклятую монетку, потом вернулся назад. Вот уж действительно мерзкая баба.

Ника везде поднасрать успела. Даже сдохнуть по-человечески и то не смогла.

Я был зол. Просто в ярости. И мне потребовалось несколько долгих минут и длинных вдохов и выдохов, чтобы немного успокоиться.

Гад нашел все относительно быстро, не прошло и получаса. Ноги промокли моментально из-за выпавшей росы, я умудрился порезать ладонь о траву и посадить батарейку на телефоне, но все-таки собрал все.

Тринадцать старых пятикопеечных монет. От них воняло. Не просто безумием, но практически психозом, ненавистью, завистью.

Я остановился, еще раз внимательно огляделся, пытаясь понять, все ли собрал, и прикрыл глаза. Гаду много времени и в этот раз не потребовалось, он заглотил наведенную дрянь одним махом, почти с той же легкостью, с какой пятиметровый питон проглатывает мелкую мышь.

Губы сами собой растянулись в улыбке.

Я повернулся к дороге и направился к мусорному баку, чтобы все-таки избавиться от пустой теперь находки, потом вернулся в дом, проверил замки и быстро принял душ.

Мара спала посередине кровати, раскрывшись и раскинув руки-ноги. Моя улыбка стала шире. Я поднял одеяло с пола, осторожно подвинул хозяйку отеля, лег рядом и укрыл нас одеялом, все еще улыбаясь.

Кажется, я знаю, как прижать Георгия, точнее Ирзамира.

Идиот.

Как и ожидалось, новости о развоплощении души Мара встретила в штыки. Истерики не было. Было твердое и холодное, как льды Антарктики, «я не хочу об этом слышать». Бесцветное и пустое.

— Шелестова, ты потеряешь «Калифорнию», — не оставляла попыток Элисте.

— Я что-нибудь придумаю.

— У тебя нет времени на «придумаю». Смирись, возьми себя в руки и сделай то, что должна.

Мара стояла за барной стойкой. Эли — с другой стороны, напротив. Хозяйка отеля делала вид, что варит кофе. Возможно, она действительно поначалу пыталась что-то сварить, но минуты через две совершенно забыла об этом и сейчас бессмысленно вертела в руках кружку.

Я пока молча наблюдал за происходящим от двери.

— Не говори мне о том, что я должна или не должна, — огрызнулась Мара, со стуком поставив чашку. — Я сама решу кому и как отдавать долги, — на ее шее и висках вздулись вены, капелька пота скатилась по ключице.

— Ой, давай без этого, — оперлась собирательница руками о стойку, наклоняясь к девушке. — Ты прошла через развоплощение один раз, пройдешь и во второй.

— Иди к дьяволу, Громова, и начальство туда же прихвати, заодно с Советом и их правилами. Задолбало.

Элисте еще немного подалась вперед.

— Задолбало? А представляешь, как задолбало душу наверху? Ты представляешь, что она сейчас испытывает? Но ты настолько эгоистична и себялюбива, что думаешь только о себе. И близнецов держишь по этой же причине…

Мара резко подняла голову, сощурив потемневшие от злости глаза.

— Не впутывай их в это. Они не имеют никакого отношения к…

— Эгоистичная трусиха ты, Шелестова. На кой хрен, ты стала хозяйкой «Калифорнии», если не готова к последствиям? Поиграть решила? Дрянные привычки вспомнить?

Мара вцепилась в стойку.

Я нахмурился. Элисте давила слишком сильно. Неоправданно сильно. Мара готова была взорваться в любую секунду или наоборот… Наоборот было бы хуже. С гневом проще справиться. С «наоборот» могут быть варианты.

— Так может, сама этим займешься? Это же так просто! Когда ты последний раз развоплощала, Эли? Никогда! Поэтому не говори мне, что…

— Ты сделаешь это, — хлопнула собирательница ладонью по стойке. Крюгер, сидевший рядом со мной, прижал уши к голове и жалобно тявкнул. — Не сломаешься.

Повисла тишина. Мара смотрела на Элисте несколько долгих мгновений, по лицу невозможно было ничего понять.

Черт, все-таки передавила.

Шелестова опустила голову, глубоко вдохнула.

— А если сломаюсь? — проговорила девушка едва слышно.

Собирательница отвернулась.

— Тебе придется это сделать, — прозвучало так же тихо.

Громова развернулась и вышла из ресторана, старательно избегая моего взгляда, сжимая руки в кулаки. Плохой полицейский — хороший полицейский. Видимо, сегодня мне отведена вторая роль.

Я засунул руку в карман, проверяя на месте ли ключи, достал их и направился к стойке.

— Пойдем, — я взял Мару за руку и потянул за собой, выключив по пути кофемашину, которая уже как минут пятнадцать просто кипятила воду.

— Яр…

— Пошли, позавтракаем где-нибудь.

— Но…

— Пошли.

Мы миновали холл, вышли на улицу. Рука Шелестовой в моей ладони была холодной, напряженной, слегка подрагивала.

В домашних штанах, майке и кедах она выглядела растерянной и уставшей, но шла за мной практически не сопротивляясь. Смирение — отвратительная хрень, в нем нет ничего благородного и высокого. Никогда не было. Это чувство всегда вызывало во мне отвращение, непонимание и злость. Но сейчас оно играло мне на руку.

Я посадил девушку в машину, запустил увязавшегося за нами Крюгера на заднее сидение, сел сам и завел мотор.

Мара даже на пса внимания не обращала. Смотрела прямо перед собой, потом просто закрыла глаза, откинувшись на спинку сидения. Я собирался с мыслями и планами. Молчание тоже вещь полезная, оно дает передышку, иногда — ощущение невесомости, иногда — ответы, которые, казалось бы, не найти никогда.

Я остановился на первой попавшейся заправке, взял два кофе, два хот-дога и сосиску для рыжего монстра, притаившегося сзади.

Ехать в Москву желания не было. Свернул на ближайшем же повороте с указателем на какую-то деревню, немного сбавил скорость, проклиная ямы и разбитую дорогу.

Не знаю, сколько мы петляли по узким улочкам, но в конечном итоге я припарковался на окраине и заглушил мотор.

Шелестова молчала. Но снова покорно вышла из машины, когда я отрыл дверцу, Крюгер выскочил без дополнительных намеков. Вылетел из салона и, лая на всю округу, понесся к реке.