Книга Отель «Калифорния», страница 94 – Мира Вольная

— Не смотри на меня так, — попросила, касаясь губкой шеи Волкова.

— Не могу, — покачал Ярослав головой. Обреченно покачал, и голос звучал так же обреченно.

— Что…

— Не отвлекайся, Мара, — тут же улыбнулся этот ненормальный, не дав мне договорить. Ну а кто я такая, чтобы спорить, в конце концов?

У Волкова было совершенно потрясающее тело. Абсолютно нереальное. Мне нравилось к нему прикасаться. Мне очень нравилось к нему прикасаться. Гладкие руки, предплечья, плечи. Его левая рука была забита полностью, на правой, с внутренней стороны от запястья до локтя, шел текст. На греческом. Греческого я не знала, только латынь, но была уверена, что это молитва. Сейчас строчки оказались разорванными. Разорванными глубокими длинными ранами, нанесенными Ирзамиром. Мало ублюдку досталось.

— О чем она? — спросила Гада.

— О благодарности и принятии, — голос Ярослава звучал спокойно, вот только… Знала я, чего стоило ему это спокойствие тогда. Это теперь он может об этом говорить, а когда-то…

Я аккуратно провела губкой с обоих краев раны, забрала из пальцев Змеева душ, смыла пену. Моя майка промокла, белье тоже, капли дрожали на лице и руках, но было не до этого. Я рассматривала руки и рисунки на них, я пыталась не причинить Волкову боли, и очень старалась не реагировать на тот факт, что он полностью голый.

Со мной.

В душе.

Кажется, это будет сложнее, чем я предполагала.

Шее досталось меньше, чем рукам, но все равно досталось. Кровь уже успела свернуться и засохнуть, отметины от пальцев Ирзамира смотрелись практически гротескно и так же неуместно, как проститутка в приходе: портили идеал.

Волков стоически терпел, не говорил ни слова, продолжая шумно дышать мне в макушку, а я изо всех сил делала вид, что не замечаю его взгляда и горячего дыхания.

Стоило коснуться мочалкой груди, Ярослав резко подался вперед, заставляя меня отступить к стене, положил обе руки на кафель, склонил голову, закрыл глаза.

В горле пересохло, вода казалась слишком горячей, пена слишком густой, скользкой.

— Сделай похолоднее, — прохрипел Гад, так и не открывая глаз.

Я кое-как дотянулась до вентиля, исполнив просьбу.

Легче стало лишь на несколько секунд.

Мы стояли слишком близко. Я чувствовала сквозь майку, животом, его член, и это совсем не помогало. А пальцы скользили по груди, очерчивали мышцы, каждую впадинку и выпуклость, перестав в какой-то момент меня слушаться.

— Нам надо отвлечься, — пробормотала я с трудом, понимая, что дальше придется спуститься ниже. На левом боку красовались шесть глубоких рваных ран.

— Очень. Есть предложения?

— У тебя на груди… — слова давались с огромным трудом, — символы вудуизма и кельтские знаки защиты. Что еще? Расскажи про остальное.

— Остальное, — Волков не рычал, не шипел, он выталкивал из себя слова с каждым следующим вдохом, — это идиш, фарси и пушту. Они в основном сдерживающие.

— Тот, что на левой груди… — я все-таки решилась спуститься ниже, — это Сварожич, а под ним Колядник.

— Тоже сдерживающие. Они помогали контролировать Гада еще до того, как я оказался в Греции. Остальные — греческие. Лабиринт тоже.

С правой стороны у Змеева действительно был наколот лабиринт. Не круглый, скорее в форме правильного гептагона. Проследить все его тупики, повороты, линии было просто невозможно. Рисунок завораживал своей четкостью, почти гипнотизировал.

— Из него ведь есть выход?

— Есть. Но надо потрудиться, чтобы найти.

— Уж я постараюсь, — пробормотала, скользя пальцами по одному из «коридоров» такого непростого рисунка, с почти детским восторгом наблюдая, как у Яра в том месте, где я прикасаюсь, появляются мурашки.

— Шелес-с-с-стова, — прошипел Ярослав, я тут же, как нашкодивший ребенок, отдернула руку.

— Прости. Отвлеклась, — пожала плечами, подняв взгляд к склоненному надо мной лицу Змеева.

Зря.

Его глаза были открыты. Мужчина смотрел на меня. Смотрел пристально, внимательно, зрачки снова были сужены до невозможного. Я чувствовала, как Волков давит, сковывает волю, мысли, оставляя лишь жар и пламя безумного, темного желания. Это было приятное давление, очень приятное. Он окружил меня собой, рядом с ним я сама себе казалась легкой, маленькой, тягучей, как патока. Запах ладана и чего-то горького, звук дыхания, тепло тела, расплавленный холод золотых глаз, гладкость кожи и те пару сантиметров или миллиметров, что разделяли нас, были острыми, яркими, громкими, вездесущими. И кроме них не было ничего.

Я почти забыла про то, кто я и зачем стою здесь, только костяшками пальцев ощущала гусиную кожу уже на бедре Ярослава.

Черт!

Я тряхнула головой пару раз, вдохнула.

— Прости, — снова извинилась, поднимая руку к талии Гада, с огромным трудом разрывая зрительный контакт. — Вот эта, на боку.

— Это просто цыганский оберег. Защита от дурного извне, ну и так, по мелочи, — Ярослав снова закрыл глаза.

Я слушала и как можно быстрее старалась закончить, а главное не смотреть на… ну, в общем, на.

Даже мысль о том, что Ярослав вообще-то в помощи сейчас нуждается гораздо больше, чем в приставаниях, не помогала.

Спина далась гораздо легче нам обоим. Волков так и стоял неподвижно, не открывая глаз, склонив голову, опираясь руками о стену, и продолжал рассказывать про свои татуировки. Никаких змей на нем не было, хотя, не скрою, ожидала увидеть хоть одну, хоть где-нибудь, и была рада тому, что ошиблась.

Спине Змеева досталось меньше всего — Гад не подставлялся, лишь пару неглубоких царапин, да несколько гематом. Но я потратила на нее чуть ли не столько же времени, сколько и на грудь. Мне нравилось касаться его тела, мне нравилось наблюдать за тем, как белая пена сначала покрывает рисунки и загорелую кожу, а потом медленно стекает, обнажая, открывая моему жадному взгляду детали узора или просто чистую спину, тугие мышцы, упругую задницу.

Задница у Волкова тоже была шикарна.

Странно… Совсем непонятно в какой момент, но желание отошло куда-то на второй план, и осталось что-то… глубже, больше, непонятнее. Я скользила пальцами по коже Волкова, смывая остатки пены, и почему-то вспоминала то, каким он был во время драки, его Гада, его голод, его глаза и тусклое свечение маленького крестика, как туман, как морок, как небыль.

Я в последний раз провела струей из душа вдоль позвоночника мужчины и шагнула за край ванны.

Вода стекала с меня ручьем, коврик почти за минуту стал мокрым насквозь, пришлось сначала накинуть халат, и только потом закрутить вентили. Ярослав все еще стоял ко мне спиной.

Я приподнялась на цыпочки, положила руку ему на плечо и заставила повернуться. В глазах Яра по-прежнему горела и переливалась всеми оттенками золота страсть.