Книга Ловец, страница 46 – Надежда Мамаева

— Курочку, если можно, — вспомнив страшилище на шильде, мне подумалось: не иначе это их коронное блюдо? Надеюсь, что только оно не слишком дорогое. Хотя вчера и заработала изрядно, но сейчас, когда я поняла истинную цену денег, тратить их на ерунду не хотелось.

— Нужно, — мягко улыбнулась хозяйка. — А попить?

— А есть компот из облепихи? — сказала, и только тут поняла, что у меня, благодаря Фло, появился новый любимый напиток.

— Есть такой, — согласно кивнула женщина, и, обращаясь к куратору, спросила: — А вы, господин Закриан, чего изволите?

— Мне суп и кофе, пожалуйста.

Понятливо кивнув, хозяйка удалилась, а я, снедаемая невесть откуда взявшимся любопытством, вопросила:

— Часто тут бываешь?

Зак смутился, словно я уличила его в недозволительной слабости:

— Бывает. Просто здесь вкусно готовят. А дома… Слуг не много, оттого Гретхен совмещает обязанности экономки и повара. И хотя ее рагу необычайно сытное, да и порции большие, но иногда хочется не только полной тарелки, но и дожаренного, досоленного и поперченого.

Зак грустно усмехнулся, а я поняла, кожей почувствовала, что вот это признание далось ему с трудом. Я оценила его честность: трудно признаться самому себе, но вдвое тяжелее сказать это вслух так, чтобы не напроситься на жалость.

Он замолчал и посмотрел на меня, а потом неожиданно выдал:

— Шенни, тебе никто не говорил, что ты удивительная девушка?

— Говорил. Буквально вчера. Твой брат.

Зак удивленно вскинул брови, и я пояснила:

— Заявил во всеуслышание, что я просто-таки уникальная, не такая, как все. А точнее — чокнутая.

Друг детства лишь усмехнулся.

— Да, братец это может. Но я не о том. Могу поспорить на свое месячное жалование, что большинство девушек на твоем месте, узнав о том, что я далеко не богат, испытали бы разочарование, но ты… Знаешь, что я увидел в твоих глазах сейчас? Сочувствие. Не жалость, не отрезвление, не сожаление о порушенных планах. И эта твоя реакция, она невероятно подкупает.

— Ты так хорошо читаешь по лицам? — мне даже стало чуть обидно: неужели я для Зака, как открытая книга?

— Не всегда, — он ответил уклончиво и, взяв мою кисть, неожиданно перевернул мою руку ладонью вверх. — Говорят, по рукам читать проще.

Его палец прошелся по одной из линий, рассекавших ладонь. Едва уловимое касание, граница флирта и беседы. Оно вызвало у меня смущение. Словно мне было шестнадцать, и я впервые оказалась на свидании. Но руку убирать отчего-то не захотелось.

Зак тоже не торопился отпускать мою. Начни он сыпать комплиментами или говорить о пустяках, я бы отняла ладонь, но он сидел и молчал. Его пальцы просто касались моей кожи, даря спокойствие. И я тоже не говорила ни слова. Как будто враз звуки стали лишними, пошлыми и ненужными.

Только когда подошла хозяйка и водрузила перед нами тарелки, Зак отпустил мою руку. Зато потом я убедилась, что путь к сердцу мужчины может оборваться на желудке. Или на худой конец голод в состоянии временно потеснить все остальные намерения мужчины. Впрочем, и я отдала должное курочке, чей вкус и вправду был выше всяких похвал.

За едой потекла непринуждённая беседа о такой ерунде, как погода, природа и литература. Я забыла, что нужно изображать простушку, а мой собеседник, кажется, этого и не заметил. Оказалось, у нас с Заком много общего: мы оба любили сонеты Шанриза де Близнира и ненавидели белые накрахмаленные воротнички, что врезаются в кожу.

Зак шутил, я улыбалась, и впервые поймала себя на мысли, что мне спокойно, уютно. Здесь, где все по-домашнему просто с тем, кто видит во мне просто меня, а не приданое или постельную игрушку.

Помимо воли вспомнились слова ловца: «Я хочу тебя. Хочу трахнуть здесь и сейчас». От обиды сжала зубы.

— Ты устала? — казалось, Зак понимал меня без слов. — Я тебя утомил?

А мне стало совестно. Друг был не виноват, что я вспомнила об одной сволочи.

— Нет, просто я хотела прогуляться, — сказала, и поняла, что это звучит как желание отделаться, и добавила: — А ты не хочешь пройтись?

— С радостью.

Зак жестом подозвал к себе хозяйку, что как раз возвращалась с заказом от другого столика, и попросил расчёт. Заминка вышла только тогда, когда я захотела заплатить сама за себя. Мой спутник мне не позволил.

Наконец, мы оказались на улице. Осенний ветер танцевал вальс с опавшими листьями клена, солнце, еще не закатное, намекало, что уже не лето, и его рабочий день уже скоро завершится.

— Здесь есть сквер, — закинул удочку Зак, — и там — две достопримечательности.

— И какие же?

— Первая — это жутко наглые белки. Эти рыжие бестии буквально требуют таможенную пошлину в виде семечек и орехов у всех прохожих.

— А вторая? — мне стало интересно.

— Саксофонист. Он играет тут по вечерам в хорошую погоду. Хотя и фальшивит изрядно, но тем, кто танцует под его музыку, это не особо важно.

— А много таких, танцующих?

— Половина старших классов школы. Надо же парням водить своих девушек куда-то на свидания? — Зак хитро улыбнулся.

— Почему-то мне кажется, что сейчас ты делаешь точно то же самое.

— Нисколько, — Зак ответил нарочито серьезным тоном. — Свидание — это целенаправленный, тщательно спланированный шаг со стороны любого мужчины по превращению приятного собеседника в желанного любовника.

— То есть ты хочешь сказать, что этот самый «приятный собеседник» имеет в душе похотливые взгляды и извращенные виды? — я ответила на провокацию в тон.

— Конечно. Но у нас же не свидание! — друг сделал вид, что только что не флиртовал со мной. — К тому же у меня безупречная репутация.

Вот тут я просто не смогла удержать улыбку:

— Нет ничего подозрительней безупречной репутации.

— Тогда мне стоит ее чуточку испортить приглашением моей спутницы на танец.

Я было хотело спросить: «какой?» и тут до слуха донеслись звуки саксофона. Идти вперед хотелось и не хотелось одновременно. Причиной последнего была толпа: парочки переминались с ноги на ногу, обнимаясь. Я не желала становиться одной их них.

Зак щелкнул пальцами, и нас осыпало блестящим дождем. Чуть приблизившись, друг пояснил:

— Не хочу, чтобы на нас глазели. Я все же уже далеко не школьник, да и тебе повышенное внимание, думаю, ни к чему.

А потом он обнял меня за талию, и мы взлетели. Чувство, когда под ногами нет опоры, а тебя держат надежные мужские руки, пьянило сильнее крепкого вина.

Хотелось смеяться, запрокинув голову, раскинуть руки и закружиться. Мы и вправду закружились. Мелодия скользила из саксофона с грациозностью змеи, изящными извивами. Звуки, в которых было все, и плач, и сладкий стон, и нега.