Книга Пленница тирана, страница 12 – Кира Шарм

Дернул мои ноги снова, еще сильнее в стороны, — застонала от боли, но вовремя прикусила губу. Молчать. Лучше молчать и не издавать ни звука. Просто ждать, когда этот кошмар закончится.

Его глаза поползли вверх, прожгли живот там, где пупок, поднялись к соскам… Издав какой-то странный звук — то ли хрип, то ли тихое рычание, он снова вернулся к моему лицу, наваливаясь на меня огромным тяжелым телом.

Глаза засветились как-то иначе, — кажется, он остался доволен тем, что рассматривал.

Потащил мою руку своей вниз, заставив обхватить его член, — такой огромный, что и в руку не помещается, и стал водить по нему, положив свою руку поверх моей, заставляя сжимать все крепче.

Второй рукой крутанул, сжав с силой, мой сосок, — все тело изогнулось от острой пронзительной боли.

Снова поднял на меня взгляд, — тяжелый, такой, от которого еще сильнее, чем от боли захотелось дернуться, — но я напряглась, — так, что, кажется, каждая клеточка тела выгнулась дугой, — и заставила себя замереть, сжав простыни руками еще сильнее.

Похоть и… какая-то ярость сверкнула в этих обжигающих ледяных глазах, — лучше притихнуть, лучше не злить его.

Даже дышать невозможно стало под этим взглядом, — медленно, через нос выпускала из себя воздух.

Лучше опустить глаза, а то еще примет за вызов, или опять решит, что я разыгрываю ужас, которого никак не могу ни сдержать, ни спрятать, — так и сделала, уперевшись взглядом в его грудь, — но легче не стало. Стальные мышцы, дернувшиеся, перекатывающиеся на огромной груди, огромные вены на мощных руках по обе стороны от моей головы, — и это Кирилл еще казался мне большим? Да этот человек, — просто огромен! И похож на какое-то первобытное существо, высеченное из скалы или из камня!

Да он же меня раздавит или просто разорвет, мамочки!

Зажмурила глаза, — так, что веки начали болеть, до рези, пытаясь смириться с неизбежным. Медленно, неслышно выдыхая воздух, думая только о том, как это пережить. Надо, наверное, расслабить мышцы, — все равно не отпустит, а так будто еще больнее. Представила себе мерный плеск океана, пытаясь хоть немного перестать сжиматься, — особенно там, внутри, куда он только что так пристально и жадно смотрел.

— На меня смотри, — его огромная лапища сжала мой подбородок, дернув вверх. И снова внутри все сжалось, — непроизволько, до боли там, между ногами, в самом естестве.

Послушно распахнула глаза, — стараясь его не видеть.

Пытаясь представить вместо него Кирилла, — так будет легче, если все время буду видеть перед глазами его лицо.

Что он сейчас делает? Ждет меня? В нашей постели?

Нет, — так стало еще хуже, — в глазах зарябило от выступивших слез, и, хоть лицо, нависшее надо мной размазалось в дымку, я всхлипнула, не сумела сдержаться, за что получила недовольный рык.

— Хватит, я сказал, что мне не интересна игра в жертву, — положил пальцы на губы, прижимая, — но уже не так больно, как прикасался раньше. Водит по губам, будто с нажимом размазывает невидимую помаду.

Время будто замирает в этом непрекращающемся кошмаре.

Даже кажется, что его голос изменился, — нет, не то, чтобы стал нежным, но… Каким-то другим…

С легкой хрипотцой, — но не злым, не жестким. Интимным? Наверное, да. И тихим.

На миг показалось, что мне даже нравится, — по коже побежали какие-то странные горячие мурашки.

Представила себе, — а что если бы я встретила этого мужчину по-другому? Если бы все было иначе?

Наверное, расплылась бы вот от такого голоса…

Да, нет, — о чем я думаю, вообще? Это все бред… Сумасшедший бред, — видимо, сознание пытается переключить меня от ужаса. Да… И все же… Даже в глазах его что-то на миг изменилось… Мелькнуло так мимолетно…

Как будто он не как на вещь на меня смотрит, а как на человека, на девушку…

Ну, да, — конечно, — если бы смотрел иначе, не стал бы вот так со мной… Как с тряпкой, живой, но бессловестной и бесправной игрушкой… Зачем я себя обманываю, как и тогда, когда надеялась, что он меня хотел спасти, что выслушает и отпустит? Незачем. Нужно принять правду, какой есть…

Руки до сих пор чувствовали прикосновение к его члену, до сих пор ощущала, как пульсировали под ладонью его вздутые там вены, хоть он уже и отпустил их и теперь они впились в простынь изо всех сил. Да что руки, — горло до сих пор горит, — и волны ужаса накатывают снова и снова. ЭТО во мне не поместится! Он же сейчас разорвет все там, внутри!

Как бы не было больно и отвратительно, — лучше уж бы снова заставил делать это ртом, пусть даже вбиваясь в горло до спазмов.

Но — что я могу? Орать? Просить? Да ему все равно! Только себе же хуже этим сделаю!

Зашуршала фольга, — на какой-то миг он отвернулся от меня, завозился где-то там, внизу, задев костяшками до боли мой клитор.

И снова навалился, опираясь на локти с обеих сторон от моей головы, — а ноги, до сих пор жестко им разведенные уже ломило от ноющей боли.

Пробежал глазами по моему лицу, как-то даже мягко поправил упавший на глаза локон, — и я снова поддалась этому человеческому, что проступило в его глазах.

Может, — самой попросить, чтобы продолжил то, что было с самого начала? На то, что отпустит, шансов, конечно, нет, но, может, хотя бы это?

Резкая боль между ног выбила из меня все мысли.

Как будто обжигая и раздирая меня изнутри одновременно.

Зажмурилась настолько, что перед глазами замелькали ослепительные вспышки на фоне полнейшей черноты.

Не знаю, как не заорала от жуткой разрывающей боли, — крик застрял где-то в горле, а тело судорожно сжалось, превращаясь в камень.

— Расслабь мышцы, — надавил пальцами мне на плечи. Так, что, кажется, не просто синяки останутся, а вмятины и кровоподтеки. Расслабь! Конечно, — так это просто! Сказать, — но не сделать!

Глубоко задышав, попыталась, — и его член толкнулся глубже, — теперь показалось, что у меня даже кости раздвигаются, расшатываются с хрустом в тазобедренном отделе. Его член распирал меня всю, как будто я бабочка, которую проткнули булавкой. Очень огромной, очень толстой булавкой. Больше самой бабочки.

— Ты сухая, — попытался толкнуться еще, глубже, — но не получилось. — Давай. Смочи себя.

Смочить? Это — вот как он себе представляет? Думает, я щелкну пальцем, — и тут же появится возбуждение?

— Быстрее! Палец послюни и введи, — кажется, он начинает злиться. А если не сделаю, — то что? Поймет, что ничего не получится и оставит эту идею?

— Ты плохо слышишь? — его рука дергает за волосы, — кажется, с меня скоро они слезут вместе с кожей головы, которая тут же начинает гореть, вся, до мучительной боли.

Обреченно засовываю палец в рот, — но бесполезно, там — тоже сухо, как все выжгли.