Книга Тайна крови, страница 53 – Екатерина Романова

— Нравится?

— Божественно!

— Фета Рорэль из балетной школы «Фуэтэ», если не ошибаюсь?

— Верно. Неужели вы знакомы?

— Не поверишь, насколько удивительна судьба, но одно время она и меня учила.

— Да ладно?

Мужчина улыбнулся и кивнул. Но я все равно не поверила.

— Не может этого быть! Что она говорила, когда кто-то сутулился? — решила проверить. Если он правда у нее учился, то должен знать.

— Вы должны все время держать осанку! — фет Ронхарский выпрямился еще больше, вздернул нос, так же, как делала фета Рорэль и точь-в-точь так же сузил глаза, удивительно точно пародируя ее голос. — Осанка — лицо балерины. Даже, если вы играете горбатого, должны играть его с гордо выпрямленной спиной!

Я расхохоталась от души, но потом вспомнила, где и с кем нахожусь и прикрыла рот ладошкой. Впрочем, Максимилиан и сам удивительно тепло смеялся, плевав на приличия.

— Не стоит, Ландрин. Не сдерживай себя, ты снова наступаешь на те же грабли. Чувственность она не только в сексуальной раскрепощенности. Она во всем. Я вижу в тебе серьезные изменения, но это только начало. Жизнь — удивительно короткий миг, — он задумался, видимо подбирая для меня слова, прожевал и продолжил. — Ты пойми. Если все время себя ограничивать, держать в рамках, которые установлены обществом, что ты вспомнишь в старости? О чем расскажешь детям, внукам? Какой правильной была? Как исправно платила налоги? Как ложилась спать в девять, а на телепаторе всегда держалась правой стороны?

Я ловила каждое слово мужчины, потому что каждое било точно в цель. Таххир все время меня одергивал, все время говорил, как я должна себя вести, не привлекать лишнего внимания, заботиться о доме, о нем, забывая о себе. Пожалуй, за четыре года я не только научилась воспринимать секс как физическую процедуру, при которой в тебя, словно в труп, тыкают палочкой, но я разучилась воспринимать жизнь, как нечто удивительное. Бегая с одной работы на другую, погружаясь с головой в круговорот забот, проблем, с одной мыслью «где достать деньги?» я перестала замечать саму жизнь. Дни сплетаются в ленту пестрых событий, за которыми не разобрать дат и дней недели… Мне двадцать пять, а я словно мчусь со скоростью света и вижу вокруг лишь смазанные картины огней. А каждый огонек — это чужая жизнь, это яркие события, это мир! Который утекает сквозь пальцы. Мои глаза защипало от осознания, что я теряю время, теряю себя!

— Проняло?

— Не то слово.

— Отлично! Тогда, скажи, чего бы ты хотела? Сегодня, завтра или через пять лет?

Я задумалась, отрезая очередной кусочек и отправляя его в рот. На самом деле, много чего… начала рассуждать вслух:

— Если в плане балета… Конечно, я бы хотела танцевать на большой сцене, в основном составе. Хотя бы в массовке и…

— Стоп. Так не пойдет. Ты даже здесь ставишь себе ограничения! Я спрашиваю — чего ты хочешь, Ландрин? По-настоящему? Если массовка — твой потолок, можешь уходить прямо сейчас.

Жестко. Цинично. Но заставляет признать правду.

— Хочу сольную партию в основном составе.

Максимилиан улыбнулся, а я раскраснелась. Вот теперь абсолютно точно напоминала по цвету собственное платье. Меня смутило даже не то, что я сказала и не то, как фет Ронхарский может воспринять мое заявление. Меня смутил собственный тон! Уверенный, жесткий, почти требовательный. С кем поведешься — от того и понаберешься!

— Вот это уже начало. Дальше.

— Это уже несбыточная мечта.

Почему-то вспомнила о том, что фет Сайонелл знаком с балетом. Увы, но я ни при каком раскладе не смогу станцевать для него. Разве что в палате. Но не на сцене.

— Все ограничения у тебя в голове. Помнишь? Теперь я требую, чтобы ты сказала.

— Я бы хотела, чтобы на моем выступлении присутствовал мой хороший друг.

Собеседник усмехнулся:

— Разве это так несбыточно? Если ему не по карману билет, балеринам всегда даются контрамарки.

— Увы, но через неделю, от силы, дней десять, его не станет. Болезнь Торкинсона.

— Прости, — мужчина поджал губы и улыбаться перестал.

— О, нет, вам не за что извиняться! Не стоило мне поднимать эту тему…

— Почему же? Очень хорошо, что ты ее подняла, — задумчиво произнес Максимилиан.

Официанты как чувствовали, что наши тарелки опустели и явились, чтобы их забрать.

— Десерт будет готов через десять минут.

Фет Ронхарский кивнул и посмотрел на меня как-то загадочно.

— Потанцуем?

— Но никто не танцует, — я смутилась, но затем вспомнила про рамки и жизнь, которая проходит мимо и исправила фразу: — Вы же не танцуете, фет Ронхарский.

— На ты и по имени, — заявил он, протягивая раскрытую ладонь, хоть я и не дала согласия. Впрочем, найдется ли танцор, что откажется от танца с живой легендой? Танец с великим балетмейстером в Рэдкайле, где танцевать, в общем-то, не принято, а танцевальная площадка лишь для вида — об этом точно стоит рассказать детям. Впрочем, моя внутренняя скромняжка все же немного смущалась.

— А это уместно?

— Танец или обращение по имени? — он обворожительно улыбнулся, сжимая мои пальчики и увлекая за собой. Отвечать не стала. Да и глупо. Плевать, уместно или нет. Мы будем танцевать!

Максимилиан уверенным шагом двинулся к музыкантам, которые его узнали и с удивленными улыбками кивнули, посмотрев в мою сторону. Посетители за ближайшими столиками тоже оживились, глядя на стеснительно мнущуюся меня, которую оставили прямо в центре холла, рисунок которого сверху напоминал солнце. Я стояла в центре и пускала по полу лучи из черного мрамора.

Заплакала скрипка, и я сразу поняла, что танцевать мы будем не балет, а танго. Древний, как мир, танец страсти. Вот откуда Оуэн Голд знал наперед, что разрез на платье — незаменимая вещь?

По коже пробежали мурашки предвкушения. Смогу ли? Справлюсь? Не упаду в грязь лицом?

Но все изменилось вмиг, когда Максимилиан прижал меня к себе. Щека к щеке, тело к телу, так плотно, что лист бумаги не протиснется. Сомнения схлынули. Я отвечу на этот вызов, ведь танец у меня в крови!

Моя согнутая в колене нога медленно поползла по его натянутой, словно струна, выставленной батман тандю в сторону. Надрывалась скрипка, словно плакала по моей невинности, что вот-вот будет опорочена нахальным партнером, который резко закинул мое колено себе на бедро и толкнул меня. Прогиб почти до пола, яростный рывок и наши губы едва не соприкасаются. Чувствуя эмоцию музыки, пытаюсь вырваться.

Он наступает: страстно, напористо. Я отступаю с не меньшим накалом, словно с ненавистью, но позволяю себя поймать, развернуть спиной, чтобы вжать в себя и позволить сильным чувственным рукам скользнуть по животу, ниже, ниже… Резко вскидываю руки, батман, разворот, носочек очерчивает полукруг по полу. Медленно, хищно приближаемся друг к другу и соединяемся в диком противостоянии, в котором одна цель: соединиться, слиться, стать единым целым.