Книга На осколках гордости, страница 81 – Ольга Савченя

— Не отдавайте меня им! Пожалуйста, не отдавайте!

— Ни за что! — прошептала я ей на ушко, поглаживая спину, чувствуя острые костяшки позвоночника. Какая же худая…

— А может, прямо сейчас проверим ваше право на власть? — весело предложил рыжий.

— Я согласен! Вы смягчились Волтуар, а ваши решения в последнее время вызывают сомнения.

Я осмотрелась, думая, как выскочить из кабинета. Терраса ближе всего, но сможем ли мы выбраться в парк? И куда потом? Мост, который я видела с балкона ежедневно, охраняется плохо… Взгляд зацепился за Кейела, вжавшегося в стену и сжимающего кулаки, — и сердце совсем разболелось. Нам некуда бежать. Я не смогу покинуть дворец — метка не позволит, а далеко ли убежит девочка?

Отголоски разговора просачивались в суматошные мысли порционно, неполноценно:

— Казните обеих…

— Показательно!

— … и пусть вина старшей человечки ляжет на ее душу. Сумеет очистится от вины — духи снимут клеймо.

Что? Как обеих?..

— Они убьют Фиру… — испуганно прошептала девчонка, обдавая горячим дыханием мои ключицы, а затем с неожиданной силой оттолкнула меня и бросилась к двери, куда увели старшую сестру.

Ее перехватили сразу же, как только смогли притронуться к ней, не касаясь меня — любовницы правителя.

— Отпустите! — потребовала я.

И снова почти упала, но устояла, опершись спиной на шкаф. Новая пощечина почему-то тоже не болела. Я смотрела, как захлопнулась дверь, отрезая крик девочки. Голова кружилась, а ноги как-то ослабли, подкосились. Акеон удерживал меня за предплечье, и я пыталась убрать его руку, но пальцы лишь безуспешно мяли ткань, пачкая ее кровью. Говорить я отчего-то не могла. Лишь в мыслях молила отпустить.

Даже имени ее не узнала…

— Тиналь скормите кар’риерду, — голос Сиелры вырвал из меня глухой рык, превратившейся в болезненный стон, — а Фираэн привяжите к столбу, облейте медом и напустите на нее савиннерских пчел. Сколько она будет кричать, столько вины ляжет на плечи Асфирель. Это послужит ей уроком, и я приму ее извинения.

— Тварь, — прошептала я, улыбаясь Акеону. — Еще ударь. До смерти забей, урод! И меня тоже вместе с ними! Слышишь?!

В светло-зеленых глазах вспыхнуло удивление, а затем последовал прищур. Но мне было уже плевать. Пусть… Пусть сейчас…

— Она сильно перепугана. В ее мире страх выражается безумной агрессией. Люди перестают соображать, что делают, что говорят. Я уже сталкивался с этим в походе.

Я рвано задышала, пытаясь высмотреть Кейела. Откуда звучит голос? Акеон мешает увидеть его, заслоняет.

— Волтуар, нанесите клеймо вины, а затем отведите ее в комнату. От испуга она может натворить больше бед. Как же вы потом проживете без нее?

Я плотно сжала губы, с шумом втягивая воздух через нос. Правильно, Кейел. Я могу натворить больше бед. Я могу только разрушать…

Тиналь, Тиналь, Тиналь… Я не забуду. Я буду помнить. Обязательно буду.

Сердце времени… Аня, ты справишься, только возьми себя в руки. Духи Фадрагоса, помогите мне!

Волтуар не подходил ко мне, не смотрел в мою сторону, шепотом призывая духов. Я не обиделась. Он предупреждал, что между мной и властью выберет последнее. А был ли у него выбор? Выступи он против двух голосов Когуруна и Акеона — ничего бы не изменил, а только потерял абсолютно все. А так у него останется влияние.

Возможно, казнь будет на рассвете. Как в той деревне, куда наведывалась повелительница коварства. Жителей, убивших парня и умирающих из-за собственной жадности, казнили на рассвете. Может, сейчас Волтуар вернет себе сияние метки, и мы сумеем отменить казнь. Придумаем что-нибудь. Он не откажет мне, если спокойно обсудить все с ним и попросить. Не откажет… Никогда не отказывал.

Щека, разодранная когтями шан’ниэрда, запекла сильнее. Глаз задергался от резкой боли, но она вскоре прекратилась. Однако ожог точно остался чуть ниже глаза.

В полном молчании Акеон вывел меня из комнаты, удерживая за предплечье, а в коридоре грозно проговорил:

— Из покоев не выходи, пока не разрешу. Ты оскорбила меня, и я вправе решать, какое наказание потребовать от Волтуара. Повторишь, и я избавлюсь от тебя. Поверь, не особо утруждаясь, я превращу твою жизнь в постоянное пекло. Ты оскорбляешь духов, оскорбляешь небесных и почтенных, и только Волтуар будет терпеть твои позорные выходки. Дариэль, отведи почтенную в ее покои!

Я не сразу заметила, как меняется отношение улыбчивой Дариэль ко мне. Сначала она испуганно глянула на мое лицо, а затем убрала подставленный мне локоть. Исчезла ее доброжелательность — осталось только с трудом скрытое осуждение. Я посмела перечить правителям… Разозлила их. Оскорбила почтенных. Я понимала преступление, но не чувствовала перед обиженными вины.

В комнату я вошла одна. Не обращалась к духам, не переодевалась, не добрела до кровати. Прислонилась к стене у входа и прикоснулась к метке, мысленно позвав Волтуара. Метка чуть нагрелась, но… потухла, охладела. Он не может прийти? Или не хочет? Хочет, но не может… Наверное, ему сейчас тоже нелегко. Необходимо встретиться с ним до рассвета, успеть до казни. Мы должны успеть.

Я стояла, не двигаясь. Голова раскалывалась, а во рту давно пересохло. Я перестала считать, сколько раз прикасалась к метке, но она словно отключилась — совсем не работала. Волтуар даже не знает, что я зову его.

Не забуду. Буду помнить. Обязательно буду. Тиналь, Фираэн, Красная Осока, Фаррд… Сколько вас? Как запомнить всех?

Меня заколотило сильнее, и я обняла себя, прикасаясь к метке раз за разом. Тихо звала Волтуара, но он не слышал…

И я не услышала шорохов, шагов. Увидела знакомый силуэт в арке, ведущей на балкон. Без промедления оттолкнулась от стены и бросилась к нему. Вцепилась пальцами в рубашку и шепотом попросила:

— Помоги! Уведи их отсюда, укради…

Вольный слабо качал головой.

— … сделай хоть что-нибудь!

— Духи признали ее вину и… твою.

— Они не виноваты. Это Сиелра. Ты же понимаешь. Ты всегда понимал больше других!

— Я не могу. Аня, я ничего не могу сделать. Уже никто не может.

«Я не могу» — ударило сильнее всего. Я сползла к его ногам и затряслась. Если даже он не может, тогда кто? Кейел опустился на колени передо мной, обхватил меня, притянув к себе, а затем сел, прижимая мою голову к своей груди.

— Я не хочу, чтобы ты слышала.

— Что? — не поняла я.

Он не отвечал, но я догадывалась. И эта догадка добавляла боли в груди.

— Тут ближе к северной части, — заговорил так ровно, будто ничего не чувствовал. Сухо, лишь бы отчитаться и забыть, — торжественный зал в южной. Гостям не будут портить праздник.