Книга Не для посторонних глаз..., страница 97 – Галлея Сандер-Лин

— Воды! — безмолвно взывала каждая клеточка иссушенного жаждой ствола.

— Дайте хоть капельку влаги! — молило всё их естество.

— Я гибну… — в отчаянии стенала очередная мученица.

А ведь их более удачливые сёстры стоят сейчас в бадейках с влажным песком. Пушистые лапы этих любимиц фортуны украшены цветными шарами, стволы обвиты мириадами сияющих гирлянд, мерцающая канитель переливается в свете огней и создаёт ощущение сказки… Им сейчас так радостно и хорошо. И они возвращают эту радость людям, которые суетятся вокруг них.

— Какая красивая у вас в этом году ёлка! — скажет гость.

Хозяйка тут же расплывётся в улыбке, дети дружно затараторят, что это они её так красиво украсили. И ёлка будет стоять в лучах славы и наслаждаться своим величием… Да, пускай через несколько дней она и будет отправлена на помойку, как любая ненужная вещь, но это будет потом. А сегодня она в центре внимания, она королева! И всё это будет не зря! Она получит свою толику радости и подарит её другим. Дальнейшая жизнь ёлки будет скоротечной, но эта жертва не бессмысленна. Каждый получит своё, каждый заплатит свою цену…

И эта бывшая королева так же будет умирать на ближайшей мусорке, пока её не отвезут на свалку. Она будет изнывать от жажды, её иглы пожелтеют и осыплются… Но она вспомнит мгновения своего величия, и это облегчит её страдания. Это цена за моменты славы. Что уж тут поделать… Зато они были! И восхищение, и радость, и счастье… Ей ещё повезло. Не то, что другим. У других всего этого не было. У них вообще ничего не было. Их просто не продали из-за слишком завышенных цен, а потом отвезли на отшиб и выбросили, как мусор. Они умирают, так и не выполнив своего предназначения, не испытав радости сами, не подарив её кому-то другому… Бессмысленная жизнь. Жизнь, прожитая напрасно. Несбывшиеся надежды, неисполнившиеся мечты… Всё было зря… Как у засохших, но так и не распустившихся цветов. Бутон — а потом смерть.

Так происходило каждый год. Но сколько это будет продолжаться?! Может, стоит посадить у себя во дворе маленькую ёлочку и украшать её каждый год, а не рубить живую красавицу?! Или хотя бы приобрести искусственную, которая не обречена на гибель?!

— Што, милок, заплутал? — донёсся до Алекса старческий голос.

Гендиректор, вздрогнув от неожиданности, повернул голову и увидел серобородого старичка, который улыбался ему щербатым ртом.

— Да, немного… — осторожно сказал Алекс.

— Угу. То-то я и гляжу, — закивал дедок, разглядывая его с явным любопытством. — Ты не пужайся, не пужайся. Я туточки все окрестные тропки знаю. Быстро выведу, куды надо. Тебе, мил человек, куды надо-то?

— Куда-нибудь, где можно согреться, обсушиться и поесть. И позвонить, — добавил он. — Здесь телефон поблизости есть? Я в долгу не останусь, отблагодарю.

— Телефон-то? Есть, родимый. Один на всё село, у старосты нашего. Да ты не думай, што я на твои благодарственности падкий. Забесплатно помогу. Хто нам ещё поможет, ежели не человек человеку?! Энто другие пущай выгоду какую имеют, а мне и своего довольно. Тока обожди маленько, я оснастку приберу.

Старичок проскрипел снегом до небольшой проруби, собрал рыболовные снасти и притопал обратно.

— Простите. Я вам рыбалку испортил, — Алекс действительно чувствовал себя виноватым.

— Не велика беда, я вон ужо нескольких споймал, — дедок продемонстрировал пакет, в котором покоилось несколько безвременно почивших рыбёшек. — Да и ухи у меня ещё полкаструли. Это я так, на будущую хотел запастись. Да и опосля праздника провизия осталась: и сам проживу, и тебя накормлю.

«Что бы он ни говорил, но отблагодарить его нужно по-королевски. И именно потому, что денег брать не хочет».

— Тебя, милок, как звать-то? — оглянулся старичок, который бодро топал по сугробам (очевидно, по своим же следам), показывая дорогу.

— Алексей, — гендиректор старался ступать точно за проводником.

— Тады будем знакомы. Меня Михеем кличут.

— Очень приятно, — кивнул Алекс. — А как из вашего села до города добраться? Может, машина какая есть или хотя бы трактор?

— Из сусиднего села автобус до города ходыть, а мы до автобуса пешим ходом. Всего-то не более часа будет. Можно ещё электрическим поездом. Тутоньки станция в Липках. Но до неё всё-одно час пешим ходом, ежели по замётам.

— А часто автобус ходит, не подскажете? Не пропустить бы… — заволновался Алекс.

— Не пропустишь, милок, не пропустишь. Я тебя на упряжке довезу, — неожиданно обрадовал Михей. — Моя Марийка хоч и старенька, но дело своё знает. А то ты по энтим замётам до завтрего топать будешь. Ноги-то небось замочил, заморозил? В снегу-то по колено, да без валенок.

— Да, ноги и руки не мешало бы согреть, а то я их уже почти не чувствую, — гендиректор поёжился.

— О, не зря я порыбалить нонче вышел, не зря. Тебя вон подобрал. Идём хутчише, а то и взаправду ноги поморозишь. И на чём тады плясать будешь?

Как ни странно, идти за старичком по скрипучему снегу было не так тяжело. Потом они вышли на протоптанную дорожку, и стало вообще замечательно. Что называется «есть с чем сравнить». Алекс с интересом оглядывал местность. Слева находился еловый бор, а справа — сосновый, потому логичным было и название ближайшего селеньица — Лесницкое, и то, что эти места стали паломническими для браконьеров, которые потом и «возвращали на родину» срубленные, но не реализованные деревья, превратив берег озера в кладбище загубленных хвойных жизней.

Алекс двигал онемевшими от холода пальцами ног, разгоняя кровь, и надеялся, что поморозил их не очень сильно. Главное — поскорее в тепло и аккуратно растереть. Руки тоже задубели, хоть и были в перчатках. Повезло, что мороз не такой большой, так что шансы избежать обморожения есть, и немаленькие. Гендиректор спрятал руки в карманы и лишний раз порадовался, что (на всякий случай) положил в багажник лыжный костюм и ботинки, иначе сейчас щеголял бы по сугробам в офисной одежде и дизайнерской обуви.

— А ты чево, милок, в наших местах-то делал? — глянул старичок вполоборота.

— За вдохновением ездил.

— И как оно? Нашёл?

— Нашёл, отец, — губы Алекса дрогнули в подобии улыбки. — Ещё как нашёл!

— Ну и славно, ежели нашёл. Коль сердце и душа не на месте, то и жизнь не в радость, — со знанием дела заявил Михей.

— Могу я спросить? — гендиректор не хотел быть бестактным, но в нём проснулся интерес. — Вы откуда будете? Говор у вас не местный. Или, скорее, не совсем местный.

— Ух ты, ну ты, наблюдательный какой! — добродушно воскликнул дедок. — А из разных я! За свою жизню стока мест пообъездил, стока всего понахватался, што я таперича всюды свой и всюды чужой. Вон оно как!

— А здесь давно живёте?

— Ужо шостый год. Тутоньки супружница моя почившая народилась, так мы на старости годов и порешили осесть, где потише да поспокойнее. Пожили-пожили, потом она к праотцам отправилась, а я остался.