Книга Плохие девочки не плачут. Книга 2, страница 26 – Валерия Ангелос

Я и подумать не могла, что самолет внутри может так выглядеть. Откуда простой смертной знать? Возможно, здесь стены платиной отделаны, и золотой унитаз рубинами инкрустирован. Я ж в этом ни бум-бум.

Где родная таможня? Паспортный контроль? Выходит, мы круче президента?

Я открывала и закрывала рот, совсем как та рыбка в аквариуме, тщетно пытаясь переварить информацию.

— Жаль, ты пропустила Барселону, — невзначай обронил фон Вейганд. — Сейчас мы летим в Бангкок.

— Что? — пораженно шепчу я.

Смотрю в иллюминатор, потом — на своего тюремщика, снова вниз и обратно. В моей голове не укладывается ничегошеньки.

— Ты была без сознания почти сутки, — услужливо поясняет фон Вейганд. — Я знал, ты попробуешь бежать. Я надеялся, ты не настолько дура, но мои надежды не оправдались.

Почти сутки! Топор врезается в мой задеревенелый мозг.

Почти сутки мои близкие понятия не имеют, что со мной происходит. За это время мама успеет сойти с ума, поднять на ноги милицию, МЧС и всех гадалок в радиусе минимум десяти тысяч километров.

Судорожно роюсь в карманах, но не нахожу мобильный.

— Твой паспорт у меня, не волнуйся. Граждане Украины свободно получают визу в аэропорту Бангкока, если останутся в стране не более пятнадцати дней. Кроме того, я велел собрать самое приличное, что есть в твоем шкафу, поэтому с одеждой проблем не возникнет.

Господи, о чем он? Какая разница! Насрать мне на тряпье и прочие мелочи. Главное — позвонить маме. Она там с ума сходит.

— Мне нужно… пожалуйста, дай мне телефон… — начинаю говорить и умолкаю под насмешливым взглядом.

— На борту самолета нельзя использовать мобильный, — с расстановкой произносит фон Вейганд.

— Мне надо позвонить! — повторяю с нажимом. — Пожалуйста… я должна сказать маме…

Идиотское чувство. Идиотская просьба. Ему доставляет удовольствие разыгрывать спектакль, но внутри меня все клокочет. Ничего не может быть хуже, чем ощущение собственного бессилия. Ловушка захлопнулась, и ты тщетно скребешься о бетонные стены, кричишь, рыдаешь… смысла нет.

По ту сторону все решает палач. Твой палач на сегодня. Возможно, навсегда.

— Почему ты раньше о маме не думала? Когда убегала? — насмешливо растягивая слова, говорит он. — Не уверен, что разрешу тебе кому-либо звонить. Ты исчерпала кредит доверия.

— Пожалуйста, — хрипло шепчу, пока глаза наполняются слезами.

Мучительно тянет разрыдаться, наорать на него. Я успею сделать все это позже, когда поговорю с мамой и постараюсь объяснить ей скоропостижный отъезд.

— Пожалуйста.

Ледяной тон рушит хрупкие надежды:

— Раздевайся.

Воспоминания свежи, отдают болезненной пульсацией в щеке. Сжимаю израненную руку в кулак, невольно морщусь. Только не сейчас. Только не так. Я не смогу перенести это снова.

— Хочу в туалет, — облизываю пересохшие губы.

Это правда. Хочу и уже давно. Хоть маленькая, но отсрочка перед неминуемым. Время на «подумать».

— Иди, — соглашается фон Вейганд, нажимает очередную кнопку.

Открывается проход. Прямо как дверь лифта.

Пора привыкать к новому и необычному. Что еще на этом самолете затаилось? Будь я в состоянии шутить, то пошутила бы про теннисный корт, но я не в состоянии.

Самая крутая ванная комната на свете. Привычные темные тона, мрамор, золото, бриллианты.

Лифт закрывается. Значит, никто не собирается следить за тем, как я писаю. Отлично.

Нехилых габаритов душевая кабина с дымчатым стеклом, раковина, унитаз и биде. Всё перламутрово-черного цвета. Зеркала повсюду. Куча их.

Что будет с Даной теперь? Получается, я ее подставила.

«Подумай о себе, альтруистка конченная», — советует мозг.

Вода включается по собственной инициативе, стоит поднести ладони — срабатывает фотоэлемент. Это не раковина, это произведение искусства. Умываюсь, осматриваю изуродованные ногти. Конечно, не критично, кое-где запеклась кровь, ничего серьезного. Маникюр стоит обновить.

Мысли путаются. Ничто не помогает собраться с духом.

Вспоминаю, как Дана перезванивала мне, объясняла, что не могла предупредить о делах Доктора и Стаса, говорила, что собиралась рассказать, но любимый бандит запрещал болтать лишнее, а она не способна предать его. Черт, предать. Меня же никто не предал, да?

Думаю, в какой кошмар превратилась вполне себе солнечная жизнь. Не успеваю насладиться отчаянием. Плавное движение потайного механизма. Шаги, от которых теряется мой пульс.

— Раздевайся, — приказ обжалованию не подлежит.

Я не могла любить этого ублюдка. Не могла.

«Перед смертью не надышишься», — повторяю, пытаюсь успокоиться.

Начинаю с кроссовок и смешных розовых носков с Микки-Маусами. Кафель (мрамор?) приятно холодит ноги, отрезвляет, вдохновляет. Стараюсь все мысли сосредоточить исключительно на черном с мерцающими серебристыми прожилками кафеле.

Стесняюсь смотреть. Освещение приглушенное, но все равно стеснительно. Почему он всегда одет, а я как дура голая?

Стягиваю многослойный наряд.

От Киева до Бангкока часов десять лететь без дозаправки. Сколько от Барселоны? Сколько мы уже миновали?

Ветровка, безразмерные спортивные штаны, футболка.

Стараюсь не думать о планах на долгий полет.

— Хватит, — следует новое распоряжение.

Стою в «счастливом» (хотя какой он счастливый?) лифчике и белых трусиках в голубой горошек, хотя не горошек, а скорее маленькие такие птички, которые издалека… Не важно.

Господин фон Вейганд приближается ко мне с видом сытого зверя, и я вынуждена отвести взгляд. Мистер Секс. Два метра чистого удовольствия. Какой же он все-таки здоровенный! Босиком ощущаю собственную ничтожность особенно явно.

Фон Вейганд берет меня за подбородок, заставляет посмотреть вверх.

— Семья не станет искать тебя в ближайшее время, звонка они не ждут, потому что уверены в твоем благополучии. Я обо всем позаботился. Если я захочу, тебя никогда не найдут. Понимаешь? Ты совершенно не ценишь хорошее отношение.

Мягкая улыбка совсем не сочетается с ядом, пропитавшим безразлично-ледяной голос.

— Все честно. Я предупреждал. Если разочаруешь меня, придется твоим родителям навсегда забыть, что у них есть дочь.

Он отступает, делает несколько шагов и останавливается сзади.

— Никаких иллюзий, — касается губами виска.

Некогда счастливый лифчик падает на пол, и фон Вейганд больно сжимает грудь, заставляя дернуться, но не закричать. Глотаю эмоции, отправляю их на дно, подальше, в пропасть.