Книга Плохие девочки не плачут. Книга 3, страница 181 – Валерия Ангелос

Хочется курить.

— Точно? — в его голосе сквозит беспокойство.

Хочется дыма и ментола.

— Ну, — нервно кашляю.

Двойную порцию, пожалуйста. Сдачи не надо.

— Ну, я как бы, — прочищаю горло и тихо бросаю: — Стесняюсь немного.

— Болит? — горячие пальцы медленно движутся вдоль позвоночника, замирают на самом пикантном месте.

— Нет, почти нет, — стремительно краснею, отвожу смущённый взор в сторону. — Но есть другая проблема.

— Что случилось? — не собирается прекращать допрос.

— Н-ничего, — осекаюсь, отчётливо представляю гвозди, которые вбиваются в гроб ныне усопшей добродетели, но это едва ли остановит меня на полдороге: — Давай повторим.

— Повторим — что? — насмешливо уточняет фон Вейганд.

— Всё, — нервно передёргиваю плечами.

— В смысле? — ухмыляется.

— В смысле трахни меня, — заявляю неожиданно резко. — Сделай это опять. Жёстко. Так, как тебе нравится.

— Eres divina, (Ты божественна,) — он смеётся.

Отключает воду, тянется за полотенцем, тщательно вытирает лихорадочно дрожащее тело. Вытирает досуха, уделяет внимание каждому участку трепещущей плоти.

— Me vuelves loco, (Сводишь меня с ума,) — шепчет чуть слышно, зарывается лицом во влажные пряди моих волос.

— Чего?! — восклицаю возмущённо. — Что это за язык такой?

— Язык моего сердца, — хмыкает.

— Говори по-человечески, — требую настойчиво. — По-русски. Или по-английски. Или хотя бы по-украински. Так у тебя тоже неплохо получается.

— Хочешь, чтобы я трахнул твою соблазнительную попочку? — шепчет на ухо, слегка покусывает шею, вынуждая покрываться мурашками.

— «Попочку»? — переспрашиваю с негодованием, поражённо любопытствую: — Где же ты набрался подобной мерзости? Возвращайся обратно в образ садиста, не рви шаблон.

— А что тогда порвать? — шлёпает игриво. — Аппетитный зад, который вечно нарывается на приключения?

— Что угодно, без разницы, не важно, — медлю и, наконец, решаюсь, выдыхаю опасное признание: — Хочу умереть под тобой.

Фон Вейганд едва ощутимо вздрагивает и отстраняется. Разрывает контакт на несколько кратких мгновений, чтобы в следующую секунду пронзить насквозь тяжёлым взглядом. Хищник смотрит на меня в упор. И невидимая шёлковая лента плотно обвивается вокруг горла, перекрывает доступ кислорода.

— Эгоистка, — его пальцы безжалостно впиваются в талию, намеренно причиняют боль, мягкое полотенце не способно облегчить мучения. — Вдруг я сам хочу под тобой умереть?

Отчаянно не хватает воздуха.

— Неужели? — голос срывается, прорезается непривычная хрипотца: — Никогда бы не подумала.

Зверь плотоядно скалится.

— Или на тебе? — обжигающе-горячий язык неторопливо обводит мои чуть приоткрытые уста. — Или в тебе?

— Давай, — мольба рвётся наружу. — Сделай это.

— Сучка, — его зубы смыкаются на нижней губе, пробуждают дикий голод, вызывают озноб, ледяные волны, сотрясающие грешное тело.

— П-прошу, — не сдерживаю стон.

Полотенце падает на пол.

— Маленькая течная сучка, — крупные ладони неспешно обводят изгиб моих бёдер.

— Да, — охотно подтверждаю вердикт, инстинктивно подаюсь вперёд, выгибаю спину.

— Сладкая, — кривая усмешка обещает адское удовольствие.

— Пожалуйста, — чувствую себя законченной развратницей.

— Грязная, — нарочито равнодушно касается моего живота, скользит ниже и ниже.

— Продолжай, — тут же отзываюсь на порочную ласку.

— Покорная, — произносит елейным тоном.

Гладит и обводит. Нежно и осторожно. Будто чертит загадочный узор, с благоговейным трепетом выводит строки, пропитанные пороком. А потом замирает и вдруг нагло, одним резким движением проникает в сосредоточие пламенных желаний.

— Умоляю, — еле слышно всхлипываю.

В чёрных глазах замерзает огонь, полный рот змеится в ироничной ухмылке. Фон Вейганд приступает к изощрённой забаве. Его пальцы нажимают на такие точки, о существовании которых я прежде не подозревала.

Глубже. Сильнее. Ритмичнее.

Святые небеса.

Помоги мне, Господи.

Хотя в подобных случаях обращаются к иным инстанциям. К тем, где заблудшим душам всегда рады. Напоят, накормят, удобно устроят в дымящемся котле.

Боже мой.

Спаси и сохрани.

Стоп. Нет. Забираю слова обратно.

Не надо никого спасать. Всё хорошо.

Отлично. Прекрасно. Невероятно.

Ох**тельно.

Полный восторг.

Катапульта прямиком в гребаный Эдем.

Ещё немного, совсем чуть-чуть. И взрыв, и падение, и полёт, и катарсис. Ещё слегка, лишь только пара прикосновений. И я разбиваюсь.

— Бл*дь, — холодно бросает фон Вейганд, мигом избавляя от пелены сладкого наваждения.

Кажется, мой рассудок помутился. Кажется, слух подводит меня.

Пальцы экзекутора неподвижно застывают внутри. А после и вовсе покидают плоть, охваченную сатанинским безумием.

Это отрезвляет. Это вынуждает быстро прийти в сознание.

— Ещё, — настойчиво требую дозу.

Колени слабеют. Приходится отступить назад и опереться о прохладную стену ванны, выложенную кафелем.

Иначе не выдержу, иначе просто рухну вниз.

Как я дошла до такого кошмара? Как пропиталась ядовитой заразой?

Униженная. Истерзанная. Доведённая до предела.

Распахнутая настежь. Вывернутая наизнанку. Выпотрошенная обжигающе ледяными крючьями собственных желаний.

Роз'ятрена. (Растравленная.)

Да, приблизительно такая.

— Моя бл*дь, — заявляет фон Вейганд, точно выжигает клеймо на враз взмокшей коже, оставляет памятную метку под рёбрами, у самого сердца.

Раскалённая игла вонзается в солнечное сплетение, вынуждая взвыть и задрожать, вжаться в стену в безотчётном поиске защиты.

Хочется бежать.

От него.

Ему навстречу.

Ногти царапают безупречно гладкую поверхность кафеля. Остатки воздуха с шумом покидают лёгкие.

Хочется сражаться.

Сорвать маску незнакомца, стереть гадкую ухмылку подлеца. Пасть ниц перед господином и повелителем, обнять его ноги, покрыть беспорядочными поцелуями.

Пасьянс раскладывается по одинаковой схеме. Без лирических отступлений.