Книга Плохие девочки не плачут. Книга 3, страница 28 – Валерия Ангелос

— Анна не могла, — хватаюсь за призрачные идеалы, совершенно не уверенная в правоте собственных утверждений, сбивчиво бормочу: — Я не понимаю… зачем?!.. не верю…

— Спорим?

Поняла давно, запомнила надолго: он не лжет. Исказить факты, вывернуть случившееся в неприглядном свете, умолчать о важных вещах, утаить или недоговорить определенную информацию — очень вероятно. Лгать — никогда.

— Она… она вот такое говорила обо мне? Почему ты мне сразу не сказал?

— Я сказал, что ей нельзя доверять, — его губы касаются шеи, покрывают нежную кожу короткими поцелуями в такт биению пульса. — Если бы ты не только слушала, но и слышала меня, было бы гораздо проще.

— «Нельзя доверять» и грязь, вылитая на мою голову, немного разные вещи, — шепчу, с трудом удерживая рвущийся на волю стон разгорающейся страсти.

— Желаешь получить подробности? — звучит неожиданно хрипло, зверство в шелке любимого голоса. — Совершенно не разбираешься в людях, моя девочка. Даже подругу свою не сумела правильно оценить.

Его пальцы скользят по животу, все ниже и ниже, заставляя выгнуться, постепенно стягивая податливую материю платья к бедрам.

— Прекрати, пожалуйста, — умоляю шепотом. — Не сейчас. Прошу, нет.

Фон Вейганд не реагирует, одна рука возвращается к груди, вторая властно ложится туда, где он один имеет право меня касаться. Без шансов на сопротивление, марионетка, распятая его жаром. Покорная кукла для изысканных удовольствий.

— Анна не представляет, где ты и что с тобой происходит, но догадывается — ничего хорошего. Поверь, эта мысль согревает ей душу. Более обеспеченная и успешная подруга всегда раздражала, приводила в бешенство, легко получала лучшее. То, за что ей самой приходилось отчаянно бороться. Зависть толкает людей на страшные поступки. Зависть и тщеславие.

Привычным движением мои волосы намотаны на кулак, рывок заставляет вскрикнуть и послушно откинуть голову назад, встретиться лицом к лицу с тем, кого жажду и страшусь одинаково сильно.

— Кажется, она заигралась. Ее стоит вернуть на место. Справедливо наказать, ведь предательство не прощают. Неужели не хочешь отплатить по достоинству?

Пальцы фон Вейганда отодвигают трусики, проникают в меня глубоко и резко. От столь дерзкого вторжения пробирает до слез. Становится обжигающе больно и невыносимо горячо.

— Могу рассказать, какие еще сплетни она распускала в коллективе, как ваш начальник собирался тебя уволить после очередной особенно удачной лжи, в день пожара. Но это скучно. Гораздо веселее было наблюдать ее заигрывания со мной. Улыбки, взгляды, шутки. Анна умеет манипулировать людьми, хладнокровно добивается поставленных целей. Очень сильная девушка.

Его движения сводят с ума, приходится кусать губы, чтобы не застонать.

— Твоя полная противоположность.

Когда наши взгляды встречаются, по телу проходит разряд электрического тока. Ослепительная вспышка иглой прошивает изнутри. Оглушительный щелчок раздается в помутневшем сознании. Рассеивает туман, открывает полную видимость.

— Странно, почему эта противоположность до сих пор не здесь, — специально отказываюсь маскировать вызов.

Нагло кладу руку поверх его руки там. Где именно? Именно там. Пальцы фон Вейганда неподвижны, зато мои бедра развивают порочный ритм, а припухший рот манит прижаться жадным поцелуем, сминать и подчинять.

— Чего добиваешься? — смело испытываю терпение. — Что именно я должна делать? Требовать кровавой расплаты — увольнения, ссылки на историческую родину, расфасовки по пакетам? Или пригласим ее в нашу игровую комнату? Как на счет попробовать втроем?

Недобрые огоньки вспыхивают в черных глазах, губы кривятся в плотоядной усмешке.

— Наша игровая комната, — медленно произносит фон Вейганд, смакуя каждое слово.

И слишком поздно понимаю, опять перегнула. Горящий взгляд красноречиво отражает все то, что жаждут со мной сотворить. Прямо здесь, не тратя драгоценное время на спуск в подземелья, сорвать остатки одежды, придать игрушке нужное положение и воплотить мечты в реальность. Трахать, пока опять не сорву голос от воплей. Сжимать до синяков и вонзать зубы в трепещущую плоть, оставляя метки, закрепляя власть над собственностью. Рычать нечеловеческим голосом, вынуждая содрогаться от ужаса в стальных объятьях.

— Наша — отлично сказано, — гнев с поразительной быстротой сменяется на милость.

Фон Вейганд любит сюрпризы, его действия практически нельзя предугадать. Он неожиданно отстраняется, сбрасывает мою руку и вкрадчиво повелевает:

— Приведи себя в порядок.

Обходит диван и садится рядом.

— Не стоит принимать поспешных решений, — слегка прищурившись, пристально наблюдает, как я поправляю трусики, натягиваю платье повыше. — Есть возможность поразмыслить, торопиться некуда.

Понимаю, если бы для моего гроба понадобились гвозди, Анна бы с радостью их принесла. Но однозначно отказываюсь принимать участие в рытье ее могилы.

— Уже решила, — медлю и для верности прибавляю: — Не надо с ней ничего делать. Пускай живет.

— Великодушно, — он не скрывает сарказма, явно желает развить тему, однако ограничивается коротким: — Подумай.

Знаю, мне следует отыграться на предательнице по полной программе, в лучших традициях графа Монте-Кристо. Тем более, причины нарастают, словно снежный ком. В памяти возрождаются разрозненные фрагменты — наводящие вопросы умилительного начальника, которым раньше не предавалось значения, выразительные взгляды секретарши, главной собирательницы офисных сплетен. Наконец, поведение самой Анны, главной виновницы торжества, — как она заливисто смеялась и напропалую кокетничала с моим шефом-монтажником, болтала по-немецки, втиралась в доверие, не подозревая, что козыри давно в распоряжении опытного соперника.

Успел собрать детальное досье на мою подругу, не поленился выяснить мотивы и соединить паззлы в цельную картину.

Представляю, как мило хлопая ресницами, Анна вещала фон Вейганду о моих подвигах в кровати Леонида, о корыстолюбивой родне, жаждущей отхватить кусок пожирнее. С тем же выражением лица она охотно лгала о счастливой судьбе блудной подруги, подключала к спектаклю свою мать, не стыдилась и не стеснялась. Скорее всего, искренне наслаждалась процессом. Ведь я заслужила наказание — родилась в более обеспеченной семье, жила в квартире, где на одну комнату больше, была повыше ростом, а в итоге и вовсе получила в любовники породистого двухметрового немца вместо седеющего женатика со скромными внешними данными. Сучка я, дрянь последняя, заслужила сдохнуть. А вот нечего быть счастливой такой. И родители пускай пребывают в неведении, когда спохватятся, поздно будет. Что такого? Сами виноваты, прощелкали дочурку.

Чувствую новый приступ ярости, невольно сжимаю кулаки, усилием воли пытаюсь усмирить зверя, лязгающего слюнявой пастью и жадно скребущего когтями по внутренней стороне ребер, завывающего под мятежным сердцем.