Книга Плохие девочки не плачут. Книга 3, страница 298 – Валерия Ангелос

Я не слышу никакого щелчка. Клетка открыта. Свобода близка. Как никогда. Ха. Никогда. Сколько же едкой иронии в этом проклятом, ненавистном слове.

Пора действовать.

Бросаю взгляд на ворох одежды. Выбираю лучшее. Сжимаю ключ от комнаты фон Вейганда и погружаюсь в темноту.

На повестке дня раунд номер два.

Я иду и не чувствую собственных ног. Звук моих шагов поглощает ковер. Обманчиво мягкий ворс будто зыбучий песок. А может, такое впечатление просто потому что я босиком? Непривычное ощущение.

Я словно во сне. В астрале. В абсолютно новом и незнакомом слое реальности, очень отличном от всего увиденного прежде.

Замедленная съемка.

Кто-нибудь, наймите нормального оператора.

Кто-нибудь, найдите нормальную меня.

Кто-нибудь.

Спасите.

Нас.

Вырвите из прошлого.

Верните.

Прошу, пожалуйста.

Закрываю и открываю глаза.

Бой сердца ломает ребра. Рваный, яростный. Вена у горла пульсирует так, точно готова взорваться.

Голова раскалывается.

Я.

Раскалываюсь.

Отель. В далеком городке. Первое свидание. Ключ опаляет руки. Все вокруг смотрят как на шлюху.

А я и есть шлюха.

Его вещь. Его игрушка. Его послушная зверушка. Покорная рабыня. Сосуд для слива спермы. Очередной аттракцион. Эксперимент для удовлетворения похоти.

— Вы пойдете к господину Валленбрегу и будете умолять о пощаде, — говорит Андрей в моей голове. — Вы будете умолять, чтобы он вас оттрахал.

Отличная идея. Представить все вот так. В форме приказа. В форме угрозы. Практически принуждение. Практически. Но не совсем.

Правда в том, что я сама этого хочу.

Вымолить его прощение.

Даже если он убийца.

А он убийца.

И не важно, жив ли Стас.

Ничего не важно.

Он убивал.

Раньше.

Множество раз.

Он палач.

Он собой доволен.

В отличии от меня.

Вечная жертва.

Я просто обожаю попадать в дерьмо. И страдать. Пафосно, надрывно. Наверное, это мое настоящее призвание. Наверное, на этом стоит построить карьеру.

Я так люблю биться в агонии.

Слава давно ищет своего героя.

Такой талант пропадает.

Срочно. В номер.

Я замираю на пороге. Заношу руку. Для стука. Но тут же отдергиваю. Отступаю на шаг назад. Нельзя. Лучше попробовать эффект неожиданности. Опять. Может, повезет?

Нервно улыбаюсь, облизываю пересохшие губы.

Он ворвался в мою жизнь. Без стука. Без предупреждения. Хочется ответить тем же. Хочется нанести ответный удар.

Я была хорошей девочкой.

Почти.

Выпивала. Редко. Материлась. Ради экспрессии. Курила. Но только сигареты. Не спала с кем попало. Ни с кем не спала. Ни разу.

Да я вообще святая.

Была.

А теперь.

Я разжимаю кулак, смотрю на свою ладонь. Кровь проступает там же, где змеится шрам. Я не замечаю, как царапаю руку, слишком сильно сжимая ключ.

Я не замечаю, как обрекаю людей на смерть. Как подставляю собственных родных. Как рискую чужими жизнями.

Я ничего не замечаю.

Я игнорирую.

Я в оппозиции.

К здравому смыслу.

Я верю. Будто могу выбирать. Хотя я не могу выбрать даже оружие, из которого меня пристрелят в следующей серии.

Ну, и наплевать.

Плевать, плевать, плевать.

Почему мне нравится это повторять?

Гребаное заклинание.

Ледяной нож гуляет между позвонками.

Я открываю дверь окровавленным ключом. Пальцы дрожат. Металл лишь чудом не выскальзывает, не падает на пол.

Толчок.

Ладонями.

По гладкой деревянной поверхности.

Толчок.

Пульса.

По взмокшим вискам.

Толчок за толчком.

Я шагаю прямо в ад.

Здесь царит полумрак. Единственный источник света — пылающий камин. Треск поленьев, запах смолы. Блики пламени как пятна крови. Повсюду жмутся мрачные тени.

И мне не спрятаться. Не скрыться.

Я запираю дверь.

И себя.

На ключ.

Поворачиваюсь, делаю несколько шагов.

Кажется, я иду вперед.

Или это только ливень идет?

Градом.

В моих ушах.

А под кожей лед.

И провода искрят.

Огонь так и манит меня.

Свет и тьма.

Их причудливая игра.

Завораживает.

Выбивает остатки дыхания.

Я ступаю дальше.

В бездну.

По привычке, не оборачиваясь.

Я продвигаюсь.

К трону Сатаны.

Точнее — к креслу, которое возвышается у камина. Боком ко мне. Окутано мраком, расплывается, лишается четких контуров.

Я отмечаю детали. Выхватываю в хаотичном порядке. Взгляд мечется точно зверь за прутьями решетки.

Бритый череп. Широко расставленные ноги. Высокие сапоги. Изувеченная рука на подлокотнике. Скрюченные пальцы. Кровь. Сочится вниз. И внизу. На ковре.

Знакомый профиль высечен на границе беснующихся теней. Вырезан. По живому, по больному, глубоко во мне.

Я так хочу…

Просто коснуться.

Дотянуться. Дотронуться. Провести ладонями там, где напрягаются желваки. Подразнить зверя внутри. Одурманить запахом собственной крови.

— Проваливай, — хрипло бросает фон Вейганд.

— Это я, — шепчу одними губами.

Как будто он и без того не знает. Как будто кто-нибудь из слуг посмел бы ворваться в покои хозяина. Как будто тут есть другие психопаты, напрочь лишенные инстинкта самосохранения.

— Раздобыла еще один пистолет? — спрашивает холодно.

— Нет.

— Тогда убирайся.

— Я… — запинаюсь, набираюсь смелости, завершаю фразу: — Не уйду.

Не то рык, не то смех. Жуткий, гортанный. Звук с того света.