Книга Темная половина, страница 37 – Стивен Кинг

– Я не знаю. Я думал, что у тебя есть какие-то догадки, – ответил Тад.

Она покачала головой и положила листы обратно на стол. Затем отдернула руку от бедра около края ночной сорочки, словно коснулась чего-то неприятного. Тад не был уверен, что она полностью сознает сейчас свои поступки, но ничего не сказал ей насчет этих сомнений.

– Теперь ты понимаешь, почему я не стал обо всем этом распространяться? – спросил он.

– Да... Я думаю, что понимаю.

– Что бы он мог сказать? Наш практичный шериф из самого маленького графства штата Мэн, который черпает свои сведения из компьютеров армейских служб и свидетельских показаний? Наш шериф, который скорее поверит в версию, что я мог бы скрывать своего брата-двойника, чем в то, что кто-то нашел способ дублировать дактилоскопические отпечатки? Что он сказал бы, услышав об этом?

– Я... я не знаю. – Она отчаянно боролась за возвращение самообладания, за то, чтобы выплыть из захлестнувшей ее шоковой волны. Тад это не раз наблюдал и раньше, и ее мужество всегда восхищало его. – Я не знаю, что он заявил бы насчет этого, Тад.

– И я тоже. Я думаю, что в худшем случае он предположил бы некоторое предвидение преступления. А более вероятно, он решил бы, что на самом деле я поднялся сюда в кабинет и написал эти слова уже после его ухода сегодня вечером.

– Но почему ты так думаешь? Почему?

– Я думаю, что первым предположением шерифа было бы мое помешательство, – сухо ответил Тад. – Я думаю, что у любого копа типа Пэнборна всегда существует склонность объяснять любые происшествия, не поддающиеся его разумению, просто ненормальными проявлениями человеческой психики. Но если ты считаешь, что я здесь ошибаюсь, скажи прямо об этом. Мы можем позвонить в офис шерифа в Кастл Роке и передать все, что требуется по этому поводу.

Она покачала головой.

– Я не знаю. Я слышала – когда передавали какую-то беседу по телевидению, по-моему – насчет психических связей...

– Ты веришь в это?

– У меня не возникало необходимости обдумывать эту гипотезу, – ответила она. – Теперь я, видимо, верю. – Она поднялась к столу и снова взяла лист с надписью. – Ты написал это одним из карандашей Джорджа Старка, – сказала Лиз.

– Он оказался ближе всего к руке, я так полагаю, в этом вся и штука, – сказал он уверенным тоном. Он вдруг вспомнил о ручке «Скрипто», но быстро выкинул это из головы. – И это не карандаши Джорджа. И никогда таковыми не были. Они – мои. Я чертовски устал от мыслей о нем как об отдельном человеке. Теперь уже в этом нет никакой необходимости, если она когда-то и существовала.

– Но все же именно сегодня ты применил одну из его фраз – «сочините мне алиби». Ты никогда сам не говорил ничего подобного, только в книгах. Это тоже просто совпадение?

Он начал было объяснять ей, что, конечно, да, именно так, но вдруг остановился. Возможно, он и прав, но в свете того, что он написал на листе рукописи, как он мог быть во всем столь уверен?

– Я не знаю.

– Ты был в трансе, Тад? Ты, наверное, был в трансе, когда написал эти слова?

Медленно и неохотно он подтвердил:

– Да. Думаю, что так.

– Это все, что тогда случилось? Или еще что-нибудь?

– Я не могу вспомнить, – сказал он и добавил еще более неохотно. – Я думаю, что я, может быть, что-то сказал, но я, действительно, не помню.

Она долго смотрела на мужа и наконец произнесла:

– Идем спать.

– Ты думаешь, мы заснем, Лиз?

Она рассмеялась – безнадежно.

Но двадцатью минутами позже он уже почти погрузился в сон, когда голос Лиз вернул его в действительность.

– Тебе надо обратиться к доктору, – сказала она. – В понедельник.

– Но у меня же нет на этот раз головных болей, – запротестовал он. – Только птичьи звуки. И эта идиотская фраза, которую я написал. – Он подождал немного и продолжил с надеждой в голосе: – Ты не думаешь, что это могло быть просто совпадением?

– Я не знаю, что это, – ответила Лиз, – но мне уже приходилось говорить тебе, Тад, совпадения очень мало стоят в моей жизни.

По какой-то причине это их очень развеселило, и они лежали в постели, зажимая рты, чтобы не смеяться слишком громко и не разбудить детей, и успокаивая друг друга нежными словами. Между ними все было снова в полном порядке, во всяком случае Тад чувствовал, что сейчас для него существует только одна эта самая важная вещь на свете, в чем он должен быть уверен до конца. И все было в порядке. Буря прошла. Печальные старые воспоминания были снова похоронены, по крайней мере, на нынешнее время.

– Я запишу тебя на прием, – сказала она, когда смех ушел от них.

– Нет, – возразил он. – Лучше я сам.

– А ты не позабудешь в творческом порыве об этой вещи?

– Нет. Я займусь этим в первую же очередь утром в понедельник. Честно.

– Ладно, тогда все в порядке. – Она вздохнула. – Это будет просто чудо, если я засну.

Но пятью минутами позже она уже ровно дышала, а еще позже, далеко не через пять минут, уснул и Тад.

И снова увидел сон.

Он был почти прежним (или казался таковым), словно продолжающим предыдущий, прямо от начала и до конца: Старк вел его через брошенный дом, оставаясь все время позади и уверяя, что он ошибается, когда Тад пытался дрожащим и непослушным голосом утверждать, что это его собственный дом. «Ты абсолютно неправ», – сказал ему Старк из-за правого плеча (а, может быть, левого, но в этом ли дело?). «Хозяин этого дома, – втолковывал он Таду, – мертв. Хозяин этого дома находится в том единственном месте, где оканчиваются все железнодорожные линии, в том месте, которое все, находящиеся под землей (где бы то ни было), называют Эндсвилл.» Все было тем же, что и в первом сне. До той сцены, когда они пришли к черному входу, где Лиз уже находилась не одна. К ней присоединился Фредерик Клоусон. Он был нагим, но в каком-то абсурдном кожаном пальто. И он был так же мертв, как и Лиз.

Из-за плеча Тада Старк произнес значительным голосом:

– Отправление под землю, вот что происходит с визгливыми болтунами. Их превращают в дурацкую начинку. Сейчас о нем позаботились. Я хочу позаботиться обо всех них, одним за другим. Но будь спокоен, я не буду заботиться о тебе. Воробьи летают.

А затем, снаружи дома, Тад услыхал их: не тысячи, а миллионы, а может быть, миллиарды, и день превратился в ночь, когда гигантские тучи птиц закрыли солнце.