Онлайн книга «Разбойник»
Фара кивнула, внезапно поняв, о чем он толкует. Похоже, большинство мужчин, оказавшихся здесь, нуждались в убежище. Мердок с его печальными глазами и непонятым сердцем. Фрэнк, чувствовавший себя потерянным повсюду, кроме кухни. И бедняга Тэллоу, который заикался больше, чем говорил. – Но зачем вы привезли в свое убежище меня? – рискнула она спросить. – Мне оно показалось подходящим местом, – загадочно ответил Дориан, наблюдая за тем, как Фара нарезает миндальный торт, прежде чем увести разговор от его слов, наводящих на размышления. – Мне известно, что люди говорят обо мне, но, надеюсь, вы понимаете, что не каждая история моего гедонического злодейства заслуживает внимания, – сказал он. – Конечно. К примеру, я не увидела никаких свидетельств существования в вашем тайном горном замке гарема экзотических куртизанок. – «И слава богу», – добавила Фара про себя, а потом задумалась, с чего вдруг ее это волнует. – Так это здесь, по всеобщему мнению, я их держу? – спросил он. Фара резко повернула голову в его сторону и уже приготовилась было произнести насмешливый ответ, но тут заметила искорку удовлетворения в его глазах и первое настоящее подобие улыбки, раздвинувшей скобки по бокам от его рта. – Да вы просто подлый плут! Блэквелл либо дразнил ее, либо говорил правду. В любом случае он заслуживал быть публично выпоротым. Фара в ярости бросила в него салфетку. Дориан поймал ее. – Вы меня не любите, – легкомысленно заметил он. – Но какое это имеет значение? – Я… ну-у… да никакого, – запинаясь, пробормотала Фара, отрезая неприлично большой кусок торта. – Никакого? Правда? – Дориан взглянул на свою тарелку и, увидев, что та пуста, осмотрелся по сторонам, как будто удивился, что сам все съел. Отодвинув опустевший фарфор в сторону, он сказал: – А что такой человек, как я, стал бы делать с гаремом куртизанок? – Уверена, что понятия не имею, – уклончиво ответила Фара. – Но, может, одна из них уговорила бы вас заняться чем-то еще, кроме подглядывания. Лицо Блэквелла обрело серьезное выражение. – Ты – единственная женщина, с которой я подумывал переспать, – заявил он. Фара, моргнув, застыла на месте, не зная, что сказать. Все мыслимые объяснения его намерения, прятавшегося за слова, заставили ее сердце подпрыгнуть, как у кролика, охотящегося на лису. – Во всяком случае, многое из того, что обо мне говорят, – полная чушь, – заметил Блэквелл. – Например? – вызывающим тоном спросила Фара, ненавидя себя за то, что ей стало трудно дышать. – Ну, например, что я голыми руками убил больше тысячи человек. Что я сбежал из Ньюгейта, разогнув железные прутья решетки. Что я одолел мужа герцогини Корк в бешеном приступе ревности. О, а вот это мое любимое: что я лично убил печально известного преступного лорда Кровавого Родни Грейнджера с помощью гусиного пера. Фара порылась в своей памяти. – Родни Грейнджер был убит тридцать пять лет назад, – заметила она. – Ну да, еще до моего появления на свет, – усмехнулся Блэквелл, поднося к губам бокал красного вина. – Тогда почему бы вам не опровергнуть эти выдумки? Дориан небрежно пожал плечами. – Все эти пересуды скорее помогают, чем мешают, – вымолвил он. – Чем больше люди меня боятся, тем большей властью я обладаю. – Но это ужасно! Он одарил ее лихой полуулыбкой. – Знаю, – сказал Блэквелл. Фара добавила к куску торта кусочек наполненного кремом рога изобилия. Вино пробудило в ней безрассудство, и она широко растянула губы над десертом, наполнившим ее рот смесью сладкого декаданса. Немигающий глаз Блэквелла впился взглядом в ее рот, пытающийся удержать избыток жирных взбитых сливок. Кожа вокруг ее губ побелела. Фара поискала салфетку. Ну да, она же бросила ее в Блэквелла, потому что он этого заслуживал, и дурно воспитанный негодяй даже не подумал вернуть ей ее. Пожав плечами, Фара обтерла губы пальцем, а затем слизнула сливки языком. Винный бокал вдребезги разлетелся в руке Дориана. Пролетел миг, прежде чем кто-то из них отреагировал на это. Вино цвета запекшейся крови растеклось по золотой скатерти. Осколки стекла отражали свет от свечей в многочисленных блюдах. Глаз Дорина вспыхнул черным пламенем. Не от ярости, а от более сложного, темного чувства. Его ноздри раздувались от глубоких, неровных вздохов, как у скакуна, несущегося в ночи. – У вас идет кровь! – Фара ахнула, когда красные ручейки потекли из его сжатой ладони и загустили винное пятно кровью. Встав, она потянулась к его руке, ища салфетку, чтобы зажать рану. – Нет! – Блэквелл так резко вскочил, что его стул перевернулся и упал на пол. Он возвышался над Фарой, пряча раненую руку за спиной и предупреждая ее опасным блеском глаза. Фара хотела шагнуть к нему. – Если вы не позволите осмотреть… – Не приближайтесь ко мне! – прорычал он, крепко сжимая оба кулака, в один из которых, без сомнения, впился кусок стекла. – Это понятно? – Я просто… – Никогда! Лед в его голосе сковал то немногое тепло, что расцвело было между ними. Фара отшатнулась от него, хоть и вздернула подбородок. – Можете не беспокоиться, что я еще раз совершу эту ошибку, – отозвалась она. Верхняя губа Блэквелла скривилась в леденящей ухмылке. – Смотрите, чтобы этого не случилось, – бросил он. – Б-б-блэквелл! – Тэллоу выскочил из-за угла кухни, больше всего смахивая на пугало в лакейской ливрее; за ним спешил краснолицый Мердок. – М-мы ус-слыш-шали ш-ш-ш… – Похоже, при виде разбитого бокала и крови речь Тэллоу застыла на неопределенное время. – Мы услышали шум, с вами все в порядке? – Мердок прикоснулся к руке Тэллоу. Фара, конечно, огорчилась, но не настолько, чтобы не заметить этот защищающий жест. – Мы закончили трапезу. – Дориан сделал это холодное замечание таким тоном, словно кровь не капала из его кулака на дорогой ковер под ногами, а осколки разбитого винного бокала не искрились при свете свечей. – Позаботьтесь о миссис Маккензи и убедитесь в том, что все на завтра приготовлено. – Последнее приказание было отдано им через широкое плечо, когда Дориан повернулся. – Блэквелл, – начал Мердок, – позвольте мне… Один его взгляд заставил Мердока замолчать, а затем Блэквелл ушел, оставив за собой лишь тени и кровь. Челюсть Дориана болела, с такой силой он ее сжимал. Дрожь в руках никак не была связана с крючковатой иглой, которой он зашивал подушечку большого пальца, так же, как за годы зашил уже столько собственных ран, что и не сосчитать. Но вот с дрожью, похоже, совладать не получалось. |