Книга Мир и война, страница 26 – Борис Акунин

Малоподвижное лицо его озарилось.

– Да правда ль? Не могу поверить такой удаче! И не поверю, пока не увижу сие богатство собственными глазами! Где оно?

– Мы сразу же туда отправимся, как только условимся о цене.

– Что цена! – вскричал француз. – За такое… за такое… – Он задохнулся. – Если оно правда, вас мне Бог послал!

И еще изрекал всякое восклицательное, трижды поцеловал ручку. Полина Афанасьевна была очень довольна такой галльской восторженностью.

– Я вас не отпущу, – заявил майор. – Я поеду удостовериться прямо сейчас. Эй, сержант! Трубить сбор «Большой конвой»! Живо!

Галантно пропуская даму в дверь, он спросил:

– Далеко ли до ваших владений, сударыня?

– Шесть верст.

– Это все равно как шесть киломэтров, – метнулся от стены исправник, кажется, позабывший о достоинстве.

– Жениаль. Значит, можно взять пехотинцев. Вы, Клаксэн, тоже езжайте с нами, пригодитесь.

– Слушаюсь, – щелкнул каблуками Севастьян Фаддеич.

Снаружи затрубил горн, послышались крики, ржание. Полина Афанасьевна и не ждала этакой катавасии. Подумала: пол-рубля, то есть пол-франка за пуд, пожалуй, мало будет. Когда купец столь охоч до товара, можно называть любую цену.

В недальний путь Бошан собрался прямо как Мальбрук в поход: впереди взвод конных, сзади взвод пехоты, только что артиллерии не хватало. Кого французам бояться – непонятно. Русских войск давно след простыл и, судя по затишью, война вообще остановилась.

Посередине сего почетного эскорта следовала вымираловская коляска. Майор попросился сесть с помещицей, пожаловавшись, что от каждодневной езды в седле у него воспалилась геморроидальная шишка и прокатиться на мягком сиденьи будет облегчением. Исправник трусил сзади на своем пятисотрублевом красавце, рядом с пустой лошадью командана.

Едва спустились с монастырского холма на дорогу – навстречу попалась колонна пленных, человек с полста.

– Вылавливаем отставших и дезертиров, – объяснил Бошан. – Когда большая армия отступает, их всегда много. Нельзя не вылавливать. Иначе от голода начнут грабить. От пленных мне только лишняя докука. Стереги их, корми. А средств на это мне не выделяют.

Самое время было сказать, что помочь с довольствованием пленных готовы сами русские, и Полина Афанасьевна уж открыла рот, но вдруг услышала крик:

– Это ж наша барыня!

Голос знакомый.

Среди пленных был Кузьма Лихов! В длинном сером кафтане и сером же картузе с белым крестом, осунувшийся, запыленный, с отросшей бородой, но все такой же прямой и статный.

– Федор, стой!

Катина вышла из коляски.

– Здравствуй, Кузьма. Живой?

– Живой покуда, – ответил он, спокойно глядя на нее сверху вниз. – Чай, не рада?

Про это она говорить не стала. Сейчас было не ко времени. Спросила только:

– Давно ты в плену?

– Две недели. Мы для сражения редухты копали, да после забыли про нас. Француз нагрянул, а у нас и ружей нет, одни лопаты.

Полина Афанасьевна вернулась к майору.

– Этот человек мой крестьянин.

– Ваш раб? – с любопытством спросил Бошан. – Ваша живая собственность?

– Да. Мой серф. Отдайте его мне. Он не солдат.

– Увы, не могу. Он в форме, с кокардой на фуражке.

– Тогда овса не продам, – отрезала Катина. – И дороги к складу вы не найдете. Я его в укромном месте построила.

Это было правдой. Овсяной амбар стоял вдали от села, на лесной, еще не корчеванной вырубке – не для укромности, а потому что жалко было под стосаженный сараище отдавать землю, годную под луг иль пашню.

Командан покосился на исправника, у которого ушки были на макушке.

– Сыскать можно, – с готовностью молвил Кляксин. – Склад – не крупичное зерно, а преогромное строение.

– Пока искать станете, велю спалить. Мой овес. Что с ним хочу, то и делаю.

Должно быть, помещица сказала это убедительно. Бошан задумчиво на нее посмотрел, что-то про себя прикинул. Вздохнул.

– Сделаю вам эту небольшую любезность из благодарности, мадам.

И приказал конвойным выпустить «вон того серого бородача».

– Иди к Агафье, ты свободен, – велела Катина мельнику. – Меня за тогдашнее прости. Ошиблась я. Невиновен ты. Офицеру скажи «мерси» и ступай.

Лихов не выказал ни радости, ни волнения, только кивнул.

– Шиш ему, а не мерси. И тебя, барыня, я тоже благодарить не стану. Считай, расквиталась со мной за тогдашнее. В расчете мы. Не буду на тебя сердца держать.

Поклонился своим товарищам, отдал им краюху хлеба из мешка. И пошел прочь, не обернулся. Гордый.

Из-за пехотного взвода двигались небыстро и добирались до лесной поляны больше часа. Всю дорогу француз говорил без умолку, очень уж был взбудоражен великой удачей.

Катина узнала многое, в том числе ей вовсе и не нужное.

Про то, как нелегко живется комиссару, которому досталась в начальствование территория величиною с целый Эльзас, а людей мало: только рота стрелков, пол-эскадрона шеволежеров (бес знает, что это такое) да фуражирный батальон в 120 повозок. Но беда не скудость штыков-сабель, ибо воевать тут все равно не с кем, слава богу не Испания, а ужасные дороги и невероятная разбросанность населенных пунктов. Из Москвы генерал Дарю, главный интендант, все время требует зерна, сена, а более всего овса, но каждая отправка дается великими трудами. Средний коэффициент наполнения – у Бошана все было сосчитано – двадцать груженых повозок в день. Половину сена сжирают собственные лошади, а овса им давать вовсе не велено, он целиком идет для гвардейской кавалерии.

Про то, что французы – носители прогресса и цивилизации и пора бы русским это понять. С императором на их землю пришла не беда, а удача. По всей Европе так было: сначала обыватели пугались и противились, а потом не могли нарадоваться. Потому что французы приносят на своих штыках справедливый закон, конец угнетению, гражданские права. Единственные, кто этого не поняли – испанцы, но это народ темный, косный и жестокий. О, какие ужасные два года провел он, Бошан, на Пиринеях!

Скоро Катина знала жизненную историю командана в доскональности.

Был он родом из какого-то Кемпера, должно быть, провинциальной дыры. Служил писцом у нотариуса, за гроши. Любил читать, желал выучиться почтенной профессии – не имел на то средств. Мечтал о военной славе, но в королевскую армию его взяли бы только нижним чином, под капральскую палку, безо всякой надежды на офицерские эполеты. И тут грянула Она, Революция!

В сем месте глуховатый голос Бошана зазвенел от чувств. Майор стал говорить, что Революция дала ему всё, о чем он грезил, сделала тем, кто он есть: человеком, для которого нет пределов. Император Наполеон не просто величайший полководец всех эпох, он создатель нового людского рода. Ныне всякий, кто усерден, смел, умен, удачлив, может стать генералом, герцогом, даже королем – как сын трактирщика Мюра!