Книга Не гореть!, страница 30 – Марина Светлая

— Ну, погнали.

К полудню бо́льшая часть бумаг оказалась разложена в хронологическом и алфавитном порядках и пронумерована постранично в папках. Ближе к вечеру Оля набрала титульные листы с содержанием под каждую. Работала без перекуров, периодически щипая в течение всего дня единственную булочку и тщетно пытаясь игнорировать каждый сигнал из диспетчерской. А те сыпались один за другим, не давая расчету ни пары часов свободы. Затихло только под ночь. И незадолго до отбоя она сунулась в морг, к Денису.

Там, на удивление, оказались только Басаргин и Каланча, резавшиеся в нарды. Остальные, видимо, зависли в кухне, не смущаясь утверждением, что жрать перед сном — вредно.

— Шило есть? — мрачно спросила Надёжкина.

— Холодное оружие детям не игрушка, — подняв голову, сказал Дэн.

— Твои журналы разваливаются. Я прошью, — пропустив мимо ушей его остроту сомнительного толка, ледяным тоном ответила Оля.

— Тогда тебе к Вареньке.

— У нее, в отличие от меня, рабочий день закончился. И придет она к восьми.

— Значит, у тебя есть дело и на следующую смену, — подытожил Басаргин и вернулся взглядом к доске.

Оля не ответила. Просто вышла из морга, направившись обратно в класс. Хотелось собрать его чертовы журналы и повыдирать из них каждую пятую страницу. Вот бы Пирогов потом обрадовался.

Но вместо этого она заставила себя выдохнуть. Такое тоже надо перекурить. И через две минуты сидела на подоконнике, совсем как Дэн в тот день, когда ему ее навязали, и крутила в руках сигарету.

— Много курить вредно, — услышала она минут через пять.

Прислонившись к стене у двери, Басаргин весело рассматривал Олю.

— Я первый раз за сегодня, — пробормотала она, не глядя на него.

— Ужинала?

— Нет. Хотела скорее закончить.

— Чтобы я тебе еще бумаг подкинул? — усмехнулся Дэн.

— А у тебя еще есть?

— Для тебя — найду!

— А смысл?

— Чтобы с базы не рыпалась.

Оля резко подняла на него глаза, прищуренные, но все равно пропускающие огонь сквозь ресницы, и зло спросила:

— Мстишь?

— Странное у тебя чувство юмора, — рассмеялся Басаргин.

Но Надёжкиной было совсем не до смеха. Она и без того с трудом держалась. И, прекрасно понимая, что не права, запальчиво проговорила:

— А я не шучу. Как же! Денису Басаргину отказали! И кто? Диспетчерша безмозглая.

Дэн удивленно вскинул брови, продолжая улыбаться.

— Если быть точным, то ты мне не отказывала, — проговорил он, почесывая лоб. — Это я уехал, не воспользовавшись твоим предложением.

— Дурак.

— Что не воспользовался?

Оля сердито долбанула ладонью по подоконнику и… вдруг хохотнула.

Смешно.

Осталось только начать препираться по этому поводу. Она достала зажигалку и все-таки закурила. Глянула на него. И, продолжая посмеиваться, начала новый виток убалтывания:

— Мне для отчета нужен материал, понимаешь? Я тебе больше скажу. Отчет — это вторая глава моего диплома. Ты хочешь, чтобы я пошла Пирогову жаловаться? Ты же знаешь, что он тебе устроит. И не потому что так уж за меня переживает, а потому что ты у него Ингу увел. Или как там ее…

— Иди жалуйся, — он чуть пожал плечами и, немного помолчав, продолжил: — Оля, нечего тебе делать на пожарах. Мне некогда будет тобой заниматься. Да и никому не будет. Но отвлекаться будут все!

— Я же обещала никуда не лезть.

— Твою ж мать, — устало выдохнул Дэн. — Ты правда, что ли, безмозглая? Невозможно быть в стороне. Те, кто в стороне, здесь не задерживаются.

— А как мне попасть в профессию, если не пускают? — пыхнула Надёжкина.

— С профессией можешь делать, что угодно. Но на пожары — не пущу.

— Тебе не плевать?!

— Нет.

Оля сглотнула. Все расставлено по местам.

Конечно же, она не пойдет к Пирогову. Нажаловаться полкану — подписать Басаргину смертный приговор. Как же, ослушался начальство!

Но Дэн ведь прав в самом основании своих упреков. Ему не все равно, и он задержался. А она — кто такая? Чего ее слушать?

— Пожалуйста, — совсем поникшим голосом попросила Оля. — Я никому не буду мешать. Я тебе слово даю. И без твоего разрешения ничего не сделаю. Только то, что ты поручишь.

— Нет! — отрезал Басаргин, вышел из курилки, прямиком направившись обратно в морг, и завалился на кровать.

Но поспать не удавалось, и даже тишина не способствовала. Вместо сновидений перед глазами мельтешила Олька, с сосредоточенным выражением лица преодолевающая стометровку.

«Сколько?» Если бы он смотрел на секундомер, может, и знал бы сколько. Но смотреть мог только на нее — посреди ярко освещенного зала, тонкую, почти воздушную, упрямо волокущую рукава.

А потом взвыла сирена. Дэн поймал себя на странном чувстве облегчения, что можно сорваться с кровати и занять голову действительно важным.

Но и тут облом.

Запрыгивая в кабину, он скорее понял, чем действительно увидел. В машине, рядом с напряженным, будто вот-вот взорвется, Каланчой притаилась Оля. Денис резко обернулся.

— Надёжкина — остаешься! — рявкнул он.

— Еду! — упрямо мотнула она головой, глядя на него из-под челки, упакованная в боёвку и раскрасневшаяся.

Басаргин выругался и шарахнул дверцей машины.

— Юра, поехали!

Огонь, охвативший всю западную сторону высотки, бушующий, кажется, от первого до последнего этажа, в темноте ночи был заметен за несколько кварталов от адреса, к которому они гнали, включив сигнальные маячки.

— Никуда не суйся, Надёжкина! — выпалил Дэн, выскакивая из машины, и проговорил в рацию: — Прибыли, здание тринадцатиэтажное, газифицированное, жилое…

Денис рванул к штабу тушения, к РТП[3]. Это Оля понимала из теории — они были здесь неизвестно какой по счету бригадой. Значит, как минимум, разведка уже произведена и приступили непосредственно к спасению. Только на въезде во двор Надёжкина насчитала еще пять машин.

Среди всеобщего мельтешения из ПСА вываливали остальные ребята. Леха с Каланчей уже схватили рукава и инструмент. Остальные ждали распоряжений. Басаргин вернулся через несколько минут и, жестом указав на подъезд, вытащил самоспасатели, после чего бригада ломанулась в здание. Оля поймала один-единственный предостерегающий взгляд. Но в нем было больше беспокойства, чем угрозы. Даже не приказ — почти что просьба, понятная без слов. Или это ей так показалась. И потому единственное, что она могла, это просто кивнуть ему и вжаться в корпус машины всем своим длинным телом, дескать, тут я, никуда больше.