Книга Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны, страница 8 – Джульет Греймс

Чтобы скрыть смущение, Стелла принялась сосать пальчик. Маристелла Каллипо как-то неуклюже дернула рукой – помахала, или что? Ассунту вдруг пронзила острая жалость к этой женщине, столь скованной даже с родной внучкой.

– А это, – продолжала Ассунта, беря Стеллу за плечики и разворачивая к девочке на кровати, – твоя тетя Марианджела. Ну-ка, скажи ей: здравствуйте, тетушка!

– Ciao, Zia, – произнесла Стелла.

Марианджела улыбнулась. Волосы у нее были сальные, лоб и подбородок в прыщах, но глаза – большие, темные – показались Ассунте очень красивыми.

– А малышку как зовут? – спросила Ассунта, про себя определив возраст девочки – месяца три-четыре, не больше.

– Анджела, – отвечала Марианджела.

– Почти как тебя! – воскликнула Ассунта. Не странно ли, что у сестер такие схожие имена? И снова обратилась к Стелле: – Видишь, доченька, какая славная bambina? Это твоя другая тетя, Анджела. Забавно, правда – у тебя, такой маленькой, есть совсем крошечная тетушка!

Да, Стелла тоже находила это забавным. Она даже отважилась рассмеяться, правда, сразу спрятала личико в материнской юбке. Ассунта положила ладонь дочери на темя; машинально отметила, что головка у нее горячая.

– Не надо дичиться, милая. Скоро твоя тетя Анджела подрастет, и вы с ней будете вместе играть.

– Не как меня, – внезапно заговорила Марианджела. – Ее назвали Анджелой в честь моей умершей мамы.

Ассунта опешила. Взглянула на свекровь – может, объяснит? Но Маристелла Каллипо уткнулась в свое шитье.

– Твоя мама умерла? – эхом повторила Ассунта.

– Да, когда я была совсем маленькой. – Ассунту сверлил взгляд огромных темных глаз. – Мне было только три года. Но я помню маму. Немножко, самую чуточку, а все ж таки помню.

Ассунтина свекровь резко поднялась, швырнула шитье на кровать и вышла, хлопнув нижней частью двойной двери. Разговор явно был ей не по нраву.

– Я не знала, что твоя мама умерла, – пролепетала Ассунта. – Мне очень жаль. – Марианджела молчала, и Ассунта решилась уточнить: – Отчего она умерла?

Марианджела потупилась, уставилась на свою крошечную сестренку.

– Она умерла при родах. Ребенок тоже умер.

– Ах, бедняжки! И она, и тот малыш, и ты.

Про себя Ассунта думала: значит, Марианджела дает понять, что Маристелла Каллипо ей не мать, а мачеха? Не следует ли отсюда, что она приходится мачехой и Антонио? Не этим ли объясняется холодный прием?

На ум пришла любимая поговорка Марии: «I guai da pignata i sapa sulu a cucchjiara cchi c’e vota» – «Про непорядок в горшке знает только ложка, которая варево размешивает». Иными словами, в каждой семье свои тайны. Мария наверняка пожурила бы Ассунту – незачем лезть в чужие дела. Но ведь Ассунта, выйдя за Антонио, влилась в его семью – значит, их дела теперь имеют к ней прямое отношение, разве нет?

И Ассунта осторожно спросила:

– А где твои братья?

– Должно быть, на дворе играются.

– Я про старших говорю.

Ассунта имела в виду двоих подростков; хорошо бы еще их по именам вспомнить. Теперь ей казалось странным, что Антонио избегал разговоров о своих братьях.

– Старшие работают, да?

Марианджела ответила лишь после долгой паузы и как бы с неохотой:

– О прошлый год они в Америку поехали. Матушка боялась, что их в солдаты заберут, как Тоннона.

Ну вот, пожалуйста: уже и «матушка». А кто несколько минут назад говорил, что Маристелла ей не родная мать? Может, Марианджела с головой не в ладах? Или сама толком не знает, где мать, где мачеха?

Дальше Ассунта расспрашивать не стала.

Время тянулось бесконечно. Визит совпал с днем святого Николы, и, к облегчению Ассунты, все семейство отправилось на длинную праздничную мессу. По возвращении Маристелла поставила кипятиться большой горшок и взялась готовить пасту из остатков драгоценной муки. Кажется, думала Ассунта, свекровь таки прониклась мыслью, что возвращение сына – и впрямь событие знаменательное, достойное хорошего ужина. К закату Маристелла Каллипо резала тесто на тонкие полоски и крутила из них gemelli, и все же перспектива вкусно поесть не утешила Ассунту. Не надо ей пасты, лучше бы им с Антонио пораньше откланяться, лучше бы Стелле ночевать дома, в Иеволи!

Ночь у свекрови тянулась бесконечно. Ассунта глаз не сомкнула. На одной кровати разместилась вся семья: Марианджела у стенки, затем младенец, далее Маристелла-старшая, свекор, Антонио и, наконец, Ассунта. Ей пространства почти не было, она шевельнуться боялась – как бы на пол не упасть. Что касается Стеллы, малышка всю ночь вертелась на материнской груди. Младшим братьям Антонио, Луиджи и Эгидио, пришлось спать на полу.

Ассунта не привыкла, чтобы в одной постели лежало столько народу. Матрас, как ей казалось, сроду не проветривали – он был сырой, пропитанный вонью немытых тел и нестираного белья. Еще за ужином Ассунта обнаружила у себя на лодыжке блоху и всю ночь не могла отделаться от ощущения, что постель кишит паразитами. Однако ей ничего не оставалось, кроме как лежать тихо и терпеть укусы и ждать, пока рассветет и можно будет пойти домой.

Примерно за час до зари, в мутной зимней мгле, которая еще не утро, но уже и не ночь, захныкала маленькая Анджела. От стенки послышалось «агу-агу», затем – характерный шорох, с каким обнажается женская грудь, наконец – удовлетворенное чмоканье младенца, едва различимое сквозь булькающий храп Маристеллы-старшей. Тринадцатилетней Марианджеле крохотная Анджела, оказывается, доводилась не сестренкой, а дочерью.

Наутро, едва забрезжило, Ассунта и Антонио тронулись в обратный путь. Ассунта почти бежала – так ей хотелось скорее домой, скорее снять оскверненное общей постелью платье, скорее проверить, на нацепляла ли Стелла вшей да блох.

На полпути к Иеволи Ассунта, набравшись храбрости, выдала:

– Я не знала, Антонио, что твоя матушка скончалась, когда ты был еще ребенком.

Антонио устремил взор вниз, на оливковую рощу, и произнес с раздражением:

– Что ты несешь? Моя мать, слава богу, жива-здорова. Вчера тебе пасту стряпала – забыла уже?

Стелла обмякла в Ассунтиных руках, словно налилась тяжестью. Девочка дремала, приникнув к материнской груди, – еще бы, она ведь тоже всю ночь бодрствовала. Ассунта взяла ее поудобнее и предприняла вторую попытку удовлетворить свое любопытство:

– Как же так? Вчера Марианджела сказала, что малышку назвали в честь ее покойной матушки.

Ждать мужнина ответа пришлось долго. Наконец Антонио процедил:

– У нас с Марианджелой разные матери. Синьора, которую ты видела вчера, – моя родная мать.

Час от часу не легче. Выходит, у свекра была любовница? Выходит, Марианджела – незаконнорожденная? Антонио закрыл тему, распорядившись: