Книга Место для нас, страница 42 – Хэрриет Эванс

После короткой неловкой паузы Флоренс проговорила:

– Я Флоренс. – Она торопливо пожала руку Джо. – Я… я… Флоренс. Да.

К щекам Джо прилила краска.

– Простите, пожалуйста. Я забыл. Флоренс, конечно. – И он еле слышно прошептал: – Флоренс.

– Ничего страшного. Нас тут слишком много, не переживайте, – сказала Флоренс. – Приятно познакомиться. Мама очень довольна тем, что вы делаете.

– Выпейте чашку чая, – предложил Дэвид и подвинул к Джо чайник. – Марта имбирную коврижку испекла. Вам понравится. Даже вам, профессиональному повару. Садитесь.

– Я уже пробовал. Очень вкусная, – сказал Джо и снял кружку с крючка над столом. Выдвинув стул и сев, он снова извинился перед Флоренс: – Мне правда очень неловко. Конечно, вы Флоренс, вы живете в Италии и знаете все о живописи.

– Вроде того, – смущенно ответила Флоренс.

Она давно привыкла к тому, что ей суждено стоять последней в ряду после своего брата – местного героя – и экзотичной, коварной сестрицы. Привыкла она и к тому, что незнакомые люди или друзья родителей говорят: «А вы, видимо, Флоренс. Я слышал (слышала), что вы самая умная в семье!» А однажды ей сказал: «О, ты так изменилась, дорогая», – пожилой редактор газеты. Сказал сразу после того, как проговорил, глядя на Дейзи: «Милочка, ты ослепительна. Никогда не думала стать моделью?» Флоренс это хорошо запомнила, поэтому поспешно изменила тему:

– С другими членами нашей семьи уже познакомились?

– Да… с большинством, – ответил Джо. – Ваш брат – он мне палец зашивал, когда я поранился два месяца назад. Прекрасная работа.

Он поднял руку, и Флоренс удивленно посмотрела на нее.

– Какая жалость!

– Для меня была бы просто катастрофа, если бы не отличная операция. Я… в большом долгу перед ним. – Джо допил чай и встал. – Простите, мне нужно еще пройтись по магазинам и кое-что купить. Было приятно с вами познакомиться, Флоренс.

Он поднялся и ушел, даже не помахав рукой на прощание. Марта пошла его проводить.

– Смешной парень, – сказала Флоренс, сделав глоток чая. – Он всегда такой?

– Какой? – осведомился ее отец.

– Испуганный, – ответила Флоренс. – Как будто только что стащил у тебя бумажник.

Дэвид вертел рукой стаканчик с карандашами, стоявший на столе.

– Не будь снобом, Фло. Думаю, ему немного не по себе здесь. Почему-то.

– Вовсе я не сноб! – горячо возразила Флоренс. – Просто он довольно странно себя вел. Так, словно опасался, что мы его за что-нибудь арестуем.

Дэвид прикрыл рукой один глаз, откинулся на спинку кресла и тихо произнес:

– Ой, не спрашивай меня. Я ведь теперь только рисую да сплю.

– Ты? – весело проговорила Флоренс, однако обратила внимание на то, как щурится отец – будто не может ее четко рассмотреть. – Ну, это вряд ли.

– Большего себе позволить не могу, моя милая.

Флоренс пристально на него поглядела.

– Что это значит?

– То, о чем я говорю, – ответил Дэвид, не повернув к ней головы.

– Папа, – произнесла Флоренс с часто бьющимся сердцем, – с тобой все хорошо? Ты выглядишь не очень.

Дэвид рассмеялся и сел чуточку прямее.

– Учтивое дитя.

– Прости. У тебя цвет лица нехороший.

Дэвид усмехнулся.

– Не извиняйся, я действительно выгляжу паршиво. И чувствую себя погано.

Флоренс почувствовала, как ком сдавливает горло и глаза заволакивает слезами.

– Насколько все серьезно?

Дэвид взял руку дочери и поцеловал.

– Помнишь, мы с тобой ходили в Национальную галерею в твой день рождения?

– Конечно, – ответила Флоренс. Неужели отец мог подумать, что она об этом забыла?

– Мне бы хотелось как-нибудь еще разок съездить с тобой в Лондон.

– Да, папа, я с радостью. Мы могли бы полюбоваться «Благовещением» и пообедать. Съесть по отбивной, прогуляться по Грин-парку, зайти в твой любимый магазин сыров…

Они сидели вдвоем в теплой тесной кухне. Дэвид улыбнулся.

– Самое прекрасное изображение материнства в западном искусстве. В это мгновение Мария – это любая женщина, умершая или ныне живущая.

– Это я так написала, – удивленно вымолвила Флоренс.

– Знаю, – кивнул отец и посмотрел в окно, мимо которого шла Марта, несущая что-то в корзинке с огорода.

Она улыбнулась Флоренс, свободной рукой прикрывая голову от дождя. Джо Торн сел в машину, что-то сказал Марте и захлопнул дверцу. В кухню донесся шум мотора, стих, снова взревел. Добравшись до начала подъездной дороги, Джо развернулся и поехал по кругу.

– Возможно, другого шанса у нас не будет, – промолвил Дэвид поспешно. Флоренс пришлось наклониться поближе к нему, чтобы расслышать его слова. – Послушай. Я люблю всех вас, но тебя я люблю не так, как других детей. Ты ведь это знаешь, правда. Для тебя в моем сердце всегда находилось особое место. Ты моя золотая девочка. Я тебя спас.

– Папа?.. – Флоренс покачала головой. У нее пересохло во рту. Она пристально посмотрела в лихорадочно блестевшие глаза отца. – О чем ты говоришь?

– Дай мне слово, что всегда будешь помнить: ты была моей любимицей. В один прекрасный день ты все поймешь. Я очень горжусь тобой, моя милая.

– Льет как из ведра! – послышался за дверью голос Марты.

Флоренс не пошевелилась. Она неотрывно смотрела в глаза отца, слегка сжимая его руку.

– Папа, пожалуйста, все же объясни, что ты имеешь в виду.

– Скоро, – проговорил Дэвид и улыбнулся, а Флоренс от этой его улыбки захотелось расплакаться. – Очень скоро.

Машина Джо набрала скорость. Как сквозь туман, до Флоренс донесся голос Марты:

– До свидания!

Дальше все происходило как в замедленной съемке. Флоренс перевела взгляд на окно и сквозь пелену дождя увидела, что ее мать машет рукой, потом роняет корзину и кричит, прижав руки к щекам. Потом удар, звон разбитого стекла, чей-то визг, чьи-то крики. И тишина.

Флоренс вскочила, Дэвид с трудом поднялся из кресла. Они успели заметить стройную фигурку, бегущую по подъездной дороге.

– О боже, – вырвалось у Флоренс. – Что там…

Бегущая женщина кричала:

– Люк! Люк! О боже, детка, Люк!

Флоренс выронила кружку с чаем, та упала на пол и разбилась.

Перед окном появился мальчик, еще совсем малыш, сунувший в рот большой палец. Его лицо побагровело от крика, со лба текла кровь. Он кричал, тянул себя за темные волосы и размазывал кровь по щекам.