Книга Мама, я демона люблю!, страница 61 – Даха Тараторина

Я хотел ответить. Честное слово хотел. Но, даже исчезни болезненное жужжание, я всё равно не знал, что. Три дня. Всего три дня, рыжуля. А потом тебе лучше будет ненавидеть.

Я не успел сказать, что заклятие призыва не должно сработать. Я мог его услышать, мог среагировать, если бы захотел. Но когда у демона уже есть действующий договор, вызов не властен над ним.

Но это конкретное заклинание вызывало именно меня. Выжигало изнутри, выворачивало наизнанку, рвалось жужжанием из глотки.

И перенесло меня раньше, чем я заявил, что такое невозможно.

— Явись, проклятое создание! Да будет так!

Я стряхнул искры с куртки. Оказавшись под дождём, те зашипели ещё раньше, чем коснулись земли.

— Ну что за банальщина? Вызывать демона на кладбище, — я развернул крылья, прикрываясь от мокрых струй. Полупрозрачные, тонкие, они мало чем помогали, но хоть создавали иллюзию защиты. — Да ещё в такую погоду!

Погода и правда становилась всё менее подходящей для ночных прогулок. Между прочим, демоны терпеть не могут сырость!

Дождь начинал откровенно лить, хлестая по небу кнутами молний. Но ярко-зелёному контуру на земле, подсвеченному магией, он не мешал. Не мешал он и свече, полыхающей в неумело освежёванном кошачьем черепе.

— Веня? — я в ужасе склонился над костями и вытер со лба позорные холодные капли. Разумеется, дождевые, а не пота. На черепе отчётливо виднелась чёрная шерсть, а наш Вениамин с утра был рыжим.

А ещё дождь не мешал обнажённой женщине, стоящей с кухонным ножом в безвольно опущенной руке. Струи дождя сетями оплетали её тело, стекали, путаясь, меняя направление и собираясь в крупные капли на коленях, запястьях, груди, лице…

— Ками? — вообще-то она и спустя столько лет выглядела весьма недурственно. Но рассматривать ору я себе не позволил. Нашёл аккуратно сложенное, насквозь промокшее и уже совершенно не белоснежное одеяние, подхватил его с земли и, не глядя, подал женщине. — Совсем ведьмы ошалели. Ты на кой раздевалась? Простуду давно не ловила?

Она прижала к себе тряпку, не решаясь развернуть. Словно великую ценность, которой перестала быть достойна. Подняла на меня усталые пустые глаза:

— Ты убьёшь меня?

— С чего бы?

Она кивнула на расчёску, до сих пор зажатую у меня в руке. Видимо, приняла в темноте за нож. Я смущенно спрятал «оружие» за пазуху, прокашлялся и нашёлся:

— Это я с оргии только что. Сама понимаешь, всякое бывает.

Она кивнула, как будто и правда понимала.

Пришлось отобрать у оры накидку, раз уж она сама не реагировала, развернуть и силой накинуть на плечи. Ками шарахнулась от неё, точно ткань могла обжечь.

— Камила, я безмерно польщён вниманием, — я потянул дочь Лунной жрицы под раскидистое дерево с фиолетовыми листьями. — Но беседа явно не клеится. Ты зачем меня вызвала?

— Я… Вызвала… — протянула она, не веря собственным словам. — Вызвала… демона.

Похлопал её по плечам, подбадривая:

— Да, вызвала. Ты вызвала меня.

— И-и-и-и-и! — книга заклинаний, возмущённая отсутствием внимания, требовательно затрепетала закладками.

— А ты тут откуда? — я мотнул головой. — Ползи сюда, нелюдь, а то все страницы растеряешь!

Артефакт явно предполагал, что демон сам бросится спасать его от ливня, но просчитался. Обленившийся, явно сильно растолстевший у последней хозяйки, он не смог подняться на тонкие лапки, поэтому вытянулся в гусеницу и пополз в сторону укрытия, оставляя за собой внушительную вмятину в грязи.

— Вот же обжора! — на середине крайне медленно сокращающегося пути я сдался и сам поднял книгу, чтобы отнести под дерево.

Та ещё раз запищала, попыталась цапнуть за палец, но смирилась и обвисла на руках. Только протяжно пискнула, когда я умостил её на толстой ветке, как бельё на просушку.

Писк вырвал Камилу из забыться.

— Я вызвала демона, — сказала она так твёрдо, что каждым словом хоть гвозди забивай. — Я хочу заключить сделку.

Я прыснул и потрепал её по бледной щёчке:

— Ками, хорошие девочки не вызывают демонов!

Её затрясло, как при горячке:

— Хорошие? Я не хорошая, о нет! Я вызвала демона! Я испорченная, грязная, падшая женщина!

Я цокнул языком, предаваясь воспоминанием: падала Ками в своё время в моей компании, долго и с превеликим удовольствием. А вот потом кукушечкой немного поехала.

— Ну вызвала и вызвала, — попытался успокоить я её. — Можно было, конечно, и проще. Письмо черкануть или в гости зайти. Чаю бы попили. С ватрушками. Знаешь, какие Брид делает ватрушки? О, Ками, если ты не пробовала ватрушек кири Брид, ты не знаешь, что такое наслаждение! И это говорю тебе я: тот, с кем ты это наслаждение училась познавать!

Она моргнула — с ресниц сорвалась горошинка дождя. Вращаясь, переливаясь в свете частых молний, она плюхнулась на землю между нами и растворилась в грязи без остатка.

— Ты помнишь? — недоверчиво прошептала ора.

— Никогда не жаловался на склероз, — равнодушно пожал плечами я.

И снова соврал. Для начала, на склероз я очень даже жаловался. Первое, что выжирает Подземье из свежей тушки, — последние воспоминания. Светлые, яркие, весёлые. Напоминающие, что ты действительно жил.

Сначала Завеса отбирает память. Остаются чувства, ощущения, звуки, цвета. Но откуда они, почему копошатся в твоей голове, складываясь в мозаику, царапая острыми краями, — ты не знаешь.

Потом чувств не остаётся тоже.

Улыбка мамы, запах свежеиспечённого хлеба ко дню окончания сезона дождей, хруст сухих листьев под ногами в праздник Мертвецов, дыхание ветра — уходит всё. Одно за другим, капля за каплей, как барабанящий по листьям дождь. Растворяется в темноте, укрывается непроглядным пологом, тонет в грязи. До тех пор, пока от тебя не остаётся ничего.

Демоны всегда лгут.

И я лгал с самого начала. С того самого момента, как взглянул в морду Первому Тёмному: даже тогда, измученный, раздираемый болью на части, почти неживой, я не был пуст. Даже тогда я помнил. Хоть и очень, очень немногое.

Помнил, как чешется обгоревшая спина. Невыносимо, жутко.

И помнил, до чего приятно плеснуть на неё ледяной воды.

Помнил, как заливается в сапоги вода, когда пробираешься по болотам, чтобы никому не попасться на глаза, к дому.

Помнил, как слепит солнце.

Помнил хмельное сумасшествие, растекающееся по телу вместе с элем.

И плещущее через край веселье, когда можешь всё, когда ничто тебя не остановит, когда власть пьянит сильнее алкоголя.

Помнил прикосновения доверчивой любопытной красотки, изучающей пределы доступного.